Кэтлин Уинзор - Любовники

Все ее тело вновь охватило невероятное ощущение тепла и блаженства, такое, что даже в горле она почувствовала жар. Казалось, запястья тоже горят. Джасинта испытывала острую, ни с чем не сравнимую радость, невероятное наслаждение, прилив жизненной энергии и вместе с тем неожиданно печальное осознание того, что она никогда больше не сможет себя контролировать.

Она стала его пленницей и останется ею до тех пор, пока он не освободит ее. Сперва в ней поднялся молниеносный протест, легкое возмущение, какое-то мимолетное, преходящее желание сохранить свою свободу. Но потом пришло страстное желание полностью принадлежать ему; ибо он, словно по мановению волшебной палочки, вызывал у нее всепобеждающую похоть, настолько сильную и непреодолимую, что теперь она была готова испытать все, что бы ни случилось с ней впоследствии.

Он медленно ласкал ее. Ее глаза были закрыты, хотя это было совершенно ни к чему, ибо она все равно не смогла бы увидеть его лица, зарывшегося в ее волосы. Их дыхание стало общим. Их тела двигались в одном и том же ритме. Исчезло чувство времени, движения; оставался лишь полнейший сумбур восхитительных, неповторимых ощущений. Джасинта была охвачена неутолимым желанием и каким-то смутным и безнадежным убеждением, что только теперь она выпустила на свободу страсть, которой никогда не сможет удовлетвориться, и будет жаждать его вечно с той же самой мучительной одержимостью.

Ей казалось, что тело ее увеличилось и накалилось добела, обуреваемое неистовым желанием. Постепенно и почти бессознательно все ее чувства обострялись, ею овладело безграничное сладострастие. Затем показалось, что ее оседлал какой-то безумный наездник, безжалостный и грубый, который заставлял нестись навстречу ни с чем не сравнимому и нестерпимому наслаждению.

Она молотила руками по полу, протяжно стонала, мотая головой из стороны в сторону, умоляя о чем-то… Она давно уже не чувствовала себя Джасинтой, полностью отрешившись от самой себя. Похоже, вообще перестала осознавать себя личностью. И сейчас была всего лишь существом, испытывающим ощущения настолько сильные, настолько невероятные, что, казалось, окончание их станет ее гибелью.

Она смутно слышала завывания ветра, удары грома и дождя за окном. Буря не затихала, становясь еще сильнее. Ничто не смогло бы выжить, став жертвой этого безумного, яростного гнева. Здание должно было развалиться на части, земля — разверзнуться. И эта жуткая сверхъестественная катастрофа призвана навеки поглотить их.

Однако Джасинта становилась все более неспособной разделить бурю, владевшую ими, и ту, которая неистовствовала за окном. Все ее тело трепетало. Сейчас она уже не понимала, где источник чувственной бури; ей казалось, что происходящее с ней вызвано не вторгшимся в нее мужчиной, а какими-то суровыми и непреклонными силами природы; она чувствовала, что невидимая стена между их телами давно сметена и что сейчас они купаются не в поту, а в крови.

Он был резок и жесток, продолжая безумствовать над ней, словно всадник, желающий загнать своего коня до смерти. И снова ее охватил всепоглощающий ужас, и вскоре ей показалось, что она больше не вынесет всего этого, а если попытается убежать, то будет разорвана на куски и развеяна в пространстве, где ее бренные останки станут блуждать вечно, как некая галактика, а ее женская сущность будет навсегда утеряна и уничтожена. И, издавая пронзительные крики, она начала вырываться из его железных объятий, стараясь оттолкнуть его от себя, царапая ему руки и спину, оставляя на них длинные кровавые рубцы; она попыталась вцепиться зубами в его плечо, но он снова схватил ее за руки, и стало видно его лицо, темное и одновременно сверкающее какой-то необычной победоносной улыбкой.

Снова раздался чудовищный удар грома, и яркая молния осветила залу. Она чувствовала себя, как дерево, вырванное с корнями, но не смогла бы рассказать, где произошел этот страшный удар — снаружи здания или внутри ее самой. Наслаждение было не сравнимо ни с чем, поистине ошеломляющее. Ей показалось, что какая-то мощная сила разрывает ее плоть. Вся ее внутренняя суть как бы неуверенно колебалась между существованием и небытием; потом она поплыла по невидимой реке забвения.

У нее звенело в ушах, лицо, руки и губы сковало холодом. Теперь она лежала совершенно спокойно. Голова ее бессильно упала набок, глаза закрылись.

Полная потеря ощущения времени и отсутствие уверенности, что оно вернется, вновь медленно овладели ею.