Кэтлин Уинзор - Любовники

Не зря же он все-таки дьявол, а не кто-нибудь еще , — припомнились ей слова Шерри.

Они подошли к дверям залы, так нигде и не заметив его; слуги угодливо растворили перед ними двери, Шерри отступила в сторону и, слегка коснувшись спины Джасинты, подтолкнула ее к выходу, в последний раз оглянувшись через плечо. И двери закрылись за ними.

Выйдя из залы, Шерри почувствовала явное облегчение. Она остановилась, обмахиваясь веером, и Джасинта заметила мелкие капельки пота, выступившие у нее на лбу. Волосы Шерри немного растрепались и свисали распрямившимися прядями. Она глубоко вздохнула, словно после долгой, утомительной пробежки, и вдруг громко рассмеялась и хлопнула в ладоши.

— Мы ушли оттуда, верно? Знаешь… каждый раз, когда я вхожу в эту залу, мне кажется, что я больше никогда из нее не выйду.

Внезапно Джасинта почувствовала нежный прилив любви к Шерри и, медленно наклонившись к ней, пылко поцеловала ее в щеку, ощущая при этом огромную близость и благодарность к матери.

Шерри чуть удивленно взглянула на нее, легонько коснувшись изящным пальчиком, еле заметно улыбнулась, и вдруг глаза ее наполнились слезами.

Потом, не говоря друг другу ни единого слова, женщины снова двинулись по бесконечному коридору.

Когда наконец они добрались до комнаты Джасинты, то решили, что почувствуют себя намного легче, если снимут тесные вечерние платья, узенькие туфельки, кружевные корсеты и переоденутся в изящные гофрированные шелковые капоты. Потом Шерри заспешила к себе. Казалось, у нее совсем не было времени.

— Мне ужасно не хочется уходить, — призналась она Джасинте.

— А мне ужасно не хочется, чтобы ты уходила от меня.

Но Джасинта понимала: истинной причиной такой спешки было опасение, что, если Шерри останется у дочери, неожиданно может прийти он. И было беспредельно жаль мать, ее панический ужас перед ним мог вызвать только сочувствие. Джасинту печалило, что Шерри совершенно неспособна скрыть своего чувства. Куда делись гордые манеры этой незаурядной женщины? Джасинте казалось, что кто-то грубо насмехается над тем, что было самым существенным для душевного состояния Шерри — над ее радостными и импульсивными поступками, которые Джасинта ценила, как ничто другое на свете. И видеть эти восхитительные качества буквально втоптанными в грязь было воистину мучительно. Джасинта чувствовала себя так, словно в ее груди застрял огромный ком, состоящий из одной боли.

«Я должна найти способ заставить Шерри почувствовать, что со мной она в безопасности. Я должна каким-то образом убедить ее, что не поддамся никаким соблазнам и искушениям. Я должна вернуть ей чувство собственного достоинства — по крайней мере как я его понимаю».

Наверное, с другой женщиной Шерри было бы проще. «Да, будь на моем месте другая, она переносила бы все намного легче. Это только ко мне она ощущает такую нестерпимую ревность».

Сейчас обе женщины были в капотах, просторных, свободных и мягких; словно пенились вышитые и украшенные лентами нижние юбки. Они разговаривали друг с другом, стоя напротив зеркала, а сами тем временем, подняв руки, вынимали булавки, гребни и перья из причесок, бросая все это на туалетный столик, который Джасинта заставила множеством хрустальных флакончиков, фарфоровых баночек, наполненных ароматными маслами и духами, лосьонами и помадами. Среди них лежали подушечки, сделанные в форме сердец, лебедей и гитар, вышитые хрустальным бисером и ощетинившиеся бриллиантовыми булавками. Вокруг горели лампы, давая комнате мягкий полусвет; плотные шторы были задернуты, в камине потрескивали поленья, в комнате было так тепло и уютно, что она напоминала тихую, спокойную гавань. Восхитительное убежище!

Безусловно, здесь им не грозило грубое вторжение в их общество. Любая угроза казалась им плодом воображения.

Встречались ли они с ним на самом деле и подвергались ли воздействию его неутомимой злобной энергии?

Конечно, нет!

Комната оказалась тем местом, где они могли тихо и мирно беседовать наедине, изящно жестикулируя, словно исполняя какие-то удивительные балетные па; они смотрели в зеркало, улыбались, восхищались своим отражением, и обе испытывали одинаковое наслаждение собой и своей собеседницей.

У обеих женщин были восхитительные волосы, ниспадавшие на спину до самой талии, у Джасинты — сверкающие черные, волнистые и завивающиеся на концах, у Шерри — красно-коричневые, напоминающие отполированное красное дерево. Глаза у них одинаковые — огромные, черные, казалось, они излучают волнующее сияние. Губы — мягкие, розовые, налитые свежестью. Они были очень похожи друг на друга и в то же время очень разные. Ибо если Шерри отличалась веселой непредсказуемостью в поступках и в манерах, Джасинта, напротив, обладала неподдельной гордостью и достоинством, вследствие чего часто производила на окружающих весьма серьезное впечатление.