Каури Лесса - Золушки нашего Двора

Наречённые пары были обращены лицом к толпе гостей. Статуя Пресветлой с распущенными волосами, украшенными розами, в простом белом платье, стояла позади, простирая над ними руки в жесте любви и благословения. Ласурский первосвященник, высокий, сутулый и похожий на коршуна священнослужитель, читал долгую вступительную часть, полагавшуюся перед произнесением клятв. Кай, у порога передавший невесту Пипу Селескину для введения в Храм, едва оказавшись рядом с ней у алтаря, взял её за руку и больше не отпускал. Потихоньку лаская его сильные пальцы ответными прикосновениями, Бруни разглядывала толпу, удивляясь изобилию выражений лиц. Король Редьярд, из-за высокого роста и могучего телосложения сразу видимый в толпе, казался довольным и усталым. Слушая комментарии стоящего рядом Дрюни, одетого на удивление неярко, но изящно, улыбался, однако было видно, что мысли Его Величества где-то далеко. Судя по тому, как он поглядывал на галерею, опоясывающую внутреннее пространство здания, где разместили делегацию почтенных мастеров, с тем, чтобы гостям небольшого роста всё было видно, — в Драгобужье. Среди однообразно светлых — Храм был ярко освещён магическими светильниками и жертвенниками, поставленными по углам и вдоль стен — лиц придворных выделялись, сияя звёздами, лица герцогини рю Филонель и Её Величества Орхиданы. Но если красота второй вскоре должна была потускнеть, возвращаясь в рамки обычной, то прекрасная эльфийка традиционно притягивала почти все мужские взгляды, невзирая на острые ушки, демонстративно открытые высокой причёской. Однако герцогиня поглядывала лишь на Его Величество Редьярда. Поглядывала с тем же выражением, с каким он смотрел на Драгобужскую делегацию — как на выгодное долгосрочное вложение капитала.

Из-за обилия иностранных гостей и пышной королевской свиты в Храм не поместились народные представители. Даже главы Гильдий и те вынуждены были остаться на улице, ожидая окончания церемонии. Рассеянно скользя взглядом по незнакомым лицам, Матушка 'споткнулась' об одно — женщина, укутанная в тёмные одежды, с волосами, заплетёнными во вдовью косу, была красива какой-то нездешней, смуглой, черноглазой красотой. Заметив, что Бруни смотрит на неё, она выпрямилась и расправила плечи, хотя до этого сутулилась, словно пыталась скрыться в толпе. Если бы взгляд мог обжигать — Матушка уже поджаривалась бы в ревущем пламени. Столько ненависти, боли и отчаяния, давно и любовно хранимых, оберегаемых и лелеемых, она ещё не встречала... И вдруг с женским наитием поняла... осознала, кого видит перед собой! ТУ САМУЮ! Ведьму, что прокляла, не пожалев, королевского первенца, Его Высочества Аркея.

ЕЁ КАЯ!

Бруни машинально подалась вперёд, желая защитить любимого от взгляда, подобного броску змеи, удару клинка. Вцепилась в его пальцы с такой силой, что он, повернув голову, с тревогой посмотрел на неё. Проследив за её взглядом, лишь чуть изменился в лице — выдержки Его Высочеству было не занимать. Незнакомка и Бруни смотрели друг на друга так, будто от этого зависели их жизни. В случае с Матушкой так и было. Тогда, в королевском кабинете крикнув в лицо Каю 'Да мне не будет жизни без тебя, понимаешь?' она была совершенно искренна. А сейчас её глаза кричали безмолвно: 'Не смей! Не тронь! Уходи! Не отдам его тебе! Никому не отдам!'

Их интерес не остался без внимания короля, который, по старой привычке контролировать всё вокруг, не забывал следить за брачующимися, ожидая какой-нибудь гадости со стороны младшего сына. Проследив за взглядом невесты старшего, он увидел высокую фигуру... которую узнал сразу, несмотря на мешковатые одежды. Рука Его Величества вцепилась в ткань камзола, словно он желал вырвать себе сердце... И вырвал бы, лишь бы оно так не ныло! Заметивший его движение шут тоже посмотрел в ту сторону и изменился в лице.

Бруни ничего этого не видела. Весь мир пропал, оставив её наедине с незнакомкой, чьи глаза полыхали преисподней. И вдруг выплыло из памяти белой лебедью 'Твой брак под моей защитой!' Пахнуло гордой сладостью роз, свежестью росяной травы... Будто тонкие руки оплели, поддерживая, успокаивая, придавая не силу — её у Матушки и так было достаточно для защиты любимого! — но уверенность. Бруни глубоко вздохнула аромат, никому более недоступный, и подумала, что этой женщине, измучившей себя ненавистью, ничего так не нужно, как... прощение. Подумала и, продолжая глядеть ей прямо в глаза, где-то глубоко в сердце расплела тугой узел собственного страха, одними губами прошептав: 'Прощаю...'