Марк Гальперин - Прыжок кита

И, наконец, самым главным для нас был человек, отвечавший за всю работу с нашей фирмой, — это Игорь Петрович Арайс, который даже стал героем нашего фирменного гимна, посвящённого сдаче системы на Государственных ходовых испытаниях.

И. П. Арайс

Очень быстро удалось согласовать место размещения основной части системы – цифрового вычислительного комплекса, под который нам выделили 4-местную каюту, а на лодках таких проектов это был просто царский подарок. Мы быстро выбрали все компоновочные решения и приступили к эскизному проекту, на который было отведено меньше года. Но заранее было поставлено условие, что за эскизным проектом через год система должна быть поставлена на лодку, и что под эти сроки в доке кронштадтского завода планируется внеочередная постановка лодки, построенной всего три года назад. И здесь уже было не до шуток. Но ведь нам никто не сказал, что в такие сроки всё сделать невозможно, поэтому опять сработал синдром непуганого разработчика, и мы в целом с этими сроками справились.

На самом деле за всей кажущейся лёгкостью воспоминаний стоит большой труд и большие споры, без которых большую работу могут делать только глупые и безразличные люди.

Вспоминается одно совещание в кабинете Пустынцева, где были все перечисленные выше сотрудники ЦКБ-18, кроме самого Павла Петровича. Старос взял с собой только меня. Спорили долго и постепенно всё больше заходили в тупик. Вместо часа проговорили три и ни до чего не договорились. Стало ясно, что без Пустынцева спор не разрешить, а он в это время летел из Северодвинска, самолёт сильно опаздывал, а в аэропорту, что было странно, не сообщали причину задержки.

Выяснилось, что самолёт ИЛ-18, на котором летел Пустынцев, попал в воздушную яму, и его так тряхнуло, что непристёгнутые пассажиры летали по салону самолёта, а Павел Петрович, который, как опытный и усталый пассажир, спокойно спал, надёжно пристегнувшись ремнями, сорвался с фундамента вместе с креслом, полетал в таком положении и сильно побился. Однако всё закончилось синяками, зелёнкой, и вот в таком виде он, с опозданием часа в три, явился в свой кабинет и стал как ни в чём ни бывало вести совещание…

Но была ещё одна причина, по которой я не мог забыть совещание. В этот день ко мне в гости приезжала любимая тёща. Она жила в Сочи и очень редко выбиралась в Ленинград. А ещё она всегда везла нам невероятное количество всякой еды, бочонок с прекрасным домашним вином «Изабелла», коробки с жареными курицами, орехами, чурчхелой и прочей снедью – на юге Ленинград навечно сохранил статус голодного блокадного города.

Всё было заранее спланировано, кроме того, что самолёт Пустынцева попадёт в воздушную яму, и я явно опаздывал к приходу поезда.

Я неубедительно начал скулить, что тёщу надо уважать, но это явно не нашло понимания у участников встречи, а упоминание о всяких кавказских вкусностях сделало всех особенно жестокими. Старос смог предложить только помощь своего водителя, хмурого и шутливого человека, большого любителя всяких розыгрышей. Он и поехал встречать мою тёщу на старосовской просторной «Волге-21». Примерно через час в приёмную Пустынцева позвонила секретарь Староса и доложила ему, что водитель не в состоянии выполнить задание по доставке тёщи Гальперина, так как для её багажа требуется как минимум автобус. Нетрудно представить, как оживились все участники совещания, а кто-то даже потребовал занести этот вопиющий факт в протокол технического совещания.

Но вернёмся к основному повествованию. Быстро и чётко были решены все кораблестроительные проектные проблемы. Все вопросы структуры системы, схемотехники и обеспечения надёжности были заимствованы из УМ-2, но серьёзно улучшены. Надо было решать вопросы программного обеспечения, кадров программистов, которых в нашем КБ было очень мало, но и те не имели подготовки в этой предметной области и практически никто из них не принял участия в работах по «Узлу». А в это же время активно велись и развивались работы по промышленным системам на базе УМ1-НХ – чего стоил только проект для Белоярской атомной станции!

Все эти работы вела одна лаборатория, в которой тогда трудилось всего 10 человек, а я был её начальником. Поэтому мне приходилось практически заново создавать коллектив программистов для «Узла», тем более что этот новый коллектив должен был быть совершенно изолирован от всех других программистов по соображениям секретности. Первым делом я добился отдельного помещения, выработки правил работы с закрытыми документами и более тщательного контроля всех новых сотрудников со стороны режимных служб. Эти проблемы удалось решить. Мы сумели заполучить несколько крупных программистов из Заказывающего НИИ, причём не грубым переманиванием, а по доброй договорённости, подтянулся народ и из других ленинградских НИИ ВМФ – слух об интересной работе среди профессионалов распространялся во все времена.