Прилетел в Бостон. Не без конфуза. В аэропорту поначалу не встретили, как обещали. Куда деваться – не имею понятия. Потом слышу – по громкоговорителю мою фамилию произносят, причем так, что сам не знаю, как угадал. Оказалось, поскольку встречали «русского», то искали здоровенного бородатого амбала, в армяке, и чтобы непременно бутылка водки из кармана. Долго искали по всему аэропорту. По отдельным элементам описания находили, но чтобы все сразу – не сходилось, пока не сообразили по радио объявить.
Лаборатория биофизики Гарвардской медицинской школы, 1975 год. Теперь на месте съемки – основная автостоянка, главная медицинская библиотека (Countway Library), и стекло-бетон-металл
Привозят меня в Гарвард, к Вэлли. Тот руку жмет, давай, говорит, велком. Я в ответ: «А где Кабот?» – «Why? – это Вэлли». Я говорю: «Как вай? Работать-то с кем буду?»
Долго до Вэлли доходило. От смеха разогнуться не мог. Оказалось, что это у них система такая. Вроде почетного профессорства. Профессор биохимии имени Пола Кэбота. Потом на каком-то званом ужине меня и с самим Кэботом познакомили. Из той семьи, о которых в Америке когда-то говорили – Кэботы разговаривают только с Лоджами, а Лоджи – только с Богом. На ужине я, сопляк, сидел рядом с Кэботом и слушал его рассказы, как он был послом в Японии, а затем послом США в ООН, и про его встречи с Хрущевым и Брежневым. Время от времени Кэбот все выпытывал у меня, как здоровье Брежнева и как давно я встречался с ним. Я дипломатически отвечал, что здоровье у того о'кей. Подмывало сказать, что помрет он через восемь лет, но не стал. Выдержал дипломатический этикет. Шучу.
Ближе к делу. Теоретически у меня были определенные шансы войти в историю в составе плеяды избавителей человечества от рака. Я оказался в нужное время и в нужном месте. В том же 1974-м, в двух тогда дружественных лабораториях Гарвардской медицинской школы – в нашей лаборатории биофизики, у Берта Вэлли, и в лаборатории Джуды Фолкмана в Детском госпитале Бостона – было сделано открытие. Оказалось, что в упомянутый выше роковой момент опухоль, переходя из хорошей в злокачественную, выбрасывает из себя некий «фактор», который получил название TAF, или Tumor Angiogenesis Factor (фактор кровоснабжения опухоли). Следует сказать, что слово «фактор» в биохимии вообще и в медицинской биохимии в частности является эвфемизмом того, о чем неизвестно, что это такое и как оно действует. То ли это белок, то ли углевод, то ли нуклеиновая кислота или их фрагменты или комбинации, то ли и вовсе нечто доселе неизвестное.
Так вот, этот самый «фактор», как оказалось, выбрасываясь из опухоли и диффундируя по прилегающим тканям, инициирует возникновение и последующий быстрый рост кровеносных сосудов. Самое интересное, что они растут в сторону наибольшей концентрации «фактора», по-научному против градиента концентрации, а значит, прямо к выбрасывающей его опухоли! Иначе говоря, градиент концентрации является «наводчиком» кровеносных сосудов. Этакая биологическая разность потенциалов. Сосуды подтягиваются к опухоли, врастают в нее и немедленно начинают качать – вместе с подаваемой кровью – кислород и питательные вещества прямо в опухоль. Опухоль, понятное дело, прогрессирует в росте, выбрасывает все больше и больше этого «фактора», который в свою очередь прогрессивно создает все больше сосудов и тем самым лавинообразно усиливает сеть кровоснабжения опухоли, вплоть до метастазирования.
Группа по изучению ангиогенина, CBBSM, Гарвардская медшкола, 1991 год
С Бриттоном Чансом, 1975 год. Britton Chance – легендарная фигура в области биохимии. Помимо этого, олимпийский чемпион-яхтсмен, золотая медаль Олимпиады 1952 года
На фотографии показано, как «фактор», введенный в ткань в совершенно крохотных дозах, вызывает рост кровеносных сосудов.
Короче, Гарвард взял меня на работу для выяснения природы этого самого «фактора». Тема – только мечтать! Идея проста: найти средство подавить «фактор», то есть найти соответствующий ингибитор. Или подавить способность раковой клетки образовывать и выделять «фактор». На работу пригласили весной 1975 года, когда завершался мой годичный срок научной работы «по обмену». Посольство СССР в Вашингтоне это одобрило и посоветовало мне слетать в Москву за семьей. Работа ведь здесь предстоит ответственная, да и вообще все должно быть, как у людей, разрядка же, детант. Пора и наших ученых с семьями не разлучать ради работы. Я и сам это знал и без семьи в любом случае не остался бы. Полетел за семьей.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу