Мейсон Карри - Режим гения. Распорядок дня великих людей

«Часто, проходя мимо, я видела, что свет в окне горит и работа продолжается, – вспоминала Маржори Лойкс [139]. – В казенном здании, где находились наши студии, после пяти вечера выключали отопление, но Билл продолжал работать, надев пальто и шляпу. Рисовал, позабыв обо всем, и насвистывал».

Репортер из New York Post наведался к Джин Стэффорд через несколько дней после того, как она получила Пулитцеровскую премию 1970 г. за сборник рассказов. Писательница приняла журналиста в своем маленьком сельском домике на восточной окраине Лонг-Айленда, где она поселилась семью годами ранее после смерти третьего мужа.

«Усталая, терпеливая, немного печальная», Джин провела гостя по педантично налаженному хозяйству. «У меня мания чистоты, – пояснила она, – я вычищаю углы ватными палочками».

Рассказала она кое-что и о своих рабочих привычках.

Каждое утро с одиннадцати утра до трех часов дня Джин работала у себя в кабинете на верхнем этаже. («Легко ли ей пишется?» – задал вопрос корреспондент. «Очень тяжело!»)

Остальную часть дня Стэффорд посвящала мирным домашним хобби: возилась в саду, вышивала, делала коллажи, играла с кошками – их у нее было две. Раз в неделю заглядывали на ужин гости – она готовила уху из полосатого окуня и барбекю из ребрышек, гарниром служили белые бобы. В остальные дни она ела мало, порой довольствуясь чашкой кофе на завтрак и шоколадкой на обед.

По ночам Джин боролась с бессонницей. Это неприятное состояние усугублялось алкоголизмом (о чем Джин, понятное дело, в интервью умолчала). И все же, несмотря на регулярное потребление спиртного, 1970-е гг. оказались для Джин наиболее продуктивными: с 1973-го по 1975-й она опубликовала 19 статей и постоянно рецензировала книги для нескольких авторитетных журналов. Но чем большее признание получала ее работа, тем более Джин уходила в себя и отгораживалась от мира. В конце концов она отменила и еженедельных гостей, и визиты репортеров. Во время летнего сезона и наплыва туристов Джин писала в одном из эссе: «Я целый день сижу дома, заперев двери, опустив шторы и рыча».

Рассказы для первого своего сборника «Возвращайтесь, доктор Калигари» Дональд Бартелми писал в Чикаго, где он жил со второй женой Хелен в одноэтажном доме и в качестве кабинета использовал веранду под навесом. Вскоре после того, как супруги переехали в этот дом в 1960 г., Бартелми отказался от работы редактора университетского литературного журнала, чтобы полностью сосредоточиться на творчестве. Хелен содержала семью на две зарплаты: преподавала и занималась рекламным бизнесом на дому. С первого дня после переезда супруги установили строгое расписание, которого Бартелми придерживался постоянно до конца своей жизни.

Утро писатель проводил на веранде. Между восемью и девятью утра он усаживался за переносную машинку «Ремингтон» и трудился до полудня или часа дня, стук печатной машинки далеко разносился по тихому жилому кварталу. У Бартелми была особая «рабочая униформа»: брюки-хаки или вельветовые слаксы, рубашка с воротничком, а в прохладные дни он надевал темно-серый свитер. В 8.30 или в 9.00 Хелен приносила ему завтрак: бекон или ветчину с тостом и соком (яйца ему были не по вкусу), после чего устраивалась в гостиной и сочиняла рекламу. Иногда Бартелми окликал ее – спрашивал, как пишется или что значит то или иное слово. По несколько раз за утро он приносил ей только что отпечатанный абзац или читал вслух новую вещь, интересуясь ее мнением.

За работой Бартелми непрерывно курил, а поскольку он боялся пожара, то по окончании «рабочей сессии» обязательно относил пепельницу на кухню и там вытряхивал. Так же тщательно он и работал, прочитывая себе вслух каждую напечатанную на машинке фразу. Если на слух ему что-то не нравилось, Бартелми вытягивал страницу из каретки, выбрасывал ее, скомканную, в корзину и принимался печатать все заново. К полудню из корзины уже вываливалось 30 или 40 выброшенных страниц. Если дело не ладилось, Бартелми уходил на двадцати-тридцатиминутную прогулку по окрестностям. Он считал неправильным принуждать себя к творчеству: в иные дни ему удавалось написать страничку-другую, плодом других могло быть одно предложение или вовсе ничего. «Процесс творчества начинался с неудовлетворения», – писала о своем супруге Хелен. И все же, вспоминала она, «в те первые творческие годы он был неукротимо счастлив».