Мейсон Карри - Режим гения. Распорядок дня великих людей

На протяжении полувека Шульц рисовал комикс «Мелочь пузатая» [144](всего 17 897 выпусков) совершенно один, не прибегая ни к чей помощи. Шесть картинок ежедневно и целая страница по воскресеньям – это была постоянная работа, требовавшая четкого графика, и Шульц выполнял свои обязанности по-деловому, по семь часов в день пять дней в неделю занимаясь исключительно «Мелочью пузатой». В будни он вставал на рассвете, принимал душ, брился и будил детей к завтраку (его жена обычно жарила оладьи). В 8.20 Шульц отвозил детей в школу на большом семейном автомобиле, прихватывая по дороге и соседских ребят. И усаживался рисовать в отдельной мастерской позади своего дома. Сначала он выводил карандашом на бумаге какие-то загогулины, предоставляя своему уму свободно блуждать. Таков был его метод: «сидеть, вспоминать прошлое, отцеживать дурные воспоминания и тому подобное». Но как только его осеняла идея, он принимался за работу в хорошем темпе, очень сосредоточенно, чтобы успеть все перенести на бумагу прежде, чем иссякнет вдохновение.

Обед – обычно это был бутерброд с ветчиной и стакан молока – Шульц съедал здесь же, в студии, и продолжал работать до четырех, когда дети возвращались домой из школы. Эта размеренная жизнь соответствовала его темпераменту и помогала справиться с преследовавшими его всю жизнь приступами тревожности.

«Мне было бы очень плохо, если бы я не рисовал комиксы, – признавался Шульц. – Если бы я не занимался чем-то в этом роде, я был бы совершенно пуст».

[145]

Гэсс встает рано. В интервью 1998 г. он сказал, что пишет преимущественно по утрам и основная работа заканчивается к полудню. Вторая половина дня расходуется на преподавательские обязанности – практически всю жизнь Гэсс ведет курс философии – и «на другие виды более-менее механической работы». Коллега как-то поинтересовался, имеются ли у Гэсса необычные рабочие привычки:

– Нет никаких, уж простите, – вздохнул писатель.

– А с чего начинается ваш день?

– Ну, я выхожу из дома, фотографирую пару часов.

– Что вы фотографируете?

– Старые, заброшенные, полуразрушенные районы. Грязь и разложение, – отвечал Гэсс таким обыденным тоном, словно отмахивался: пустяки, мол.

– Вы делаете это каждый день? Фотографируете разложение и грязь?

– По большей части.

– А потом садитесь писать?

– Ага.

– И вам это не кажется необычным?

– Мне – нисколько.

Гэсс также рассказывал, что лучше всего ему работается в гневе. Должно быть, со временем это сказалось на его здоровье, поскольку большинство книг он писал подолгу, «Туннель» (1995) так целых 25 лет.

«Работая, я страшно напрягаюсь. Порой нужно встать, побродить по дому, – рассказывал он в 1976-м. – Это плохо для желудка. Чтобы успешно работалось, мне требуется разозлиться, а потом я злюсь еще и оттого, что происходит у меня на странице. Язва болит, приходится глотать таблетки горстями. В общем, что хорошо для книги, скверно для меня».

«Обычно я работаю сменами по три-четыре часа, разделяя их сном или, типа, какими-нибудь развлечениями с другими людьми и так далее, – объяснял Уоллес в интервью 1996 г. вскоре после публикации «Бесконечной шутки» [146]. – Встаю, типа, в одиннадцать или двенадцать, работаю до двух или трех».

В более поздних интервью Уоллес говорил, однако, что принуждает себя к режиму лишь в том случае, когда работа стопорится. Отрывок из радиоинтервью 1999 г.:

«По истинной правде говоря, я – сперматозоид. Дела либо идут, либо не идут… Сейчас я кое над чем работаю, и у меня никак не выходит. Все спотыкаюсь, а когда я спотыкаюсь, работать не хочется, и я принимаю драконовы меры: “Отлично, сегодня буду работать с 7.30 утра до 8.45 с пятиминутным перекуром”. Эдакая чушь. И вот после десяти, пятнадцати, а с иными книгами, сами знаете, пятидесяти попыток вдруг, внезапно, вдруг начинает двигаться, а уж как задвигается, так и усилий не надо. Тогда-то нужна дисциплина, в смысле оторваться вовремя и вспомнить: “О, у меня же есть отношения, нельзя их терять” или: “Надо в лавку сходить, счета просрочены” и так далее. Так что расписания у меня нет никакого, потому что если я пытаюсь установить режим, то лишь в такие моменты, когда не пишется и все это мучительно».

[147]

За четыре десятилетия работы в качестве художника-перформансиста Марина Абрамович не раз исполняла номера, требующие потрясающей (а порой и шокирующей) дисциплины и самоотверженности. 12 дней она жила в галерее без пищи; мыла и скребла сырые, кишащие червями коровьи кости; бичевала себя, резала, укладывалась обнаженной на крест из ледяных блоков. Но когда Абрамович не устраивает перформанс и не готовится к очередному выступлению, она превращается в другого человека.