Андрей Белянин - Охота на гусара

Ночь застала меня близ полков генерала Коновницына, который прелюбезно согласился выделить мне место на лавочке возле избы, в коей ночевал сам. Брехливому псу по соседству я при свидетелях пообещал надеть его же будку на голову. Прикинув сие, собачий сын резко заткнулся и не беспокоил меня вплоть до самого утра.

Хороший сон – первейшее качество для будущего партизана! Я спал, не пошевеля и усом, даже когда через меня на всём скаку перемахивали конные нарочные с донесениями и приказами по завтрашнему сражению. И вот в ту ночь, перед Бородином, привиделся мне мой знаменитый прапрапрапрадед, Великий Могол – Чингисхан!

– Молчи и не перебивай, ибо слово моё дороже строк Ясы и обращено оно к тебе, о мой крепкоголовый прапрапраправнук! – даже не поздоровавшись, начал он.

Предок был одет в самое простое платье, и лишь оружие его, обильно усыпанное драгоценностями, неумытое лицо да жёлтые глаза рыси выдавали в нём легендарного завоевателя. Я присел на кошму в его золотой юрте, безрезультатно пытаясь скрючить ноги в парадных ботфортах.

– Знай же, потомок мой, ты избран Судьбой для спасения Отечества от величайшего Зла, что подобно бешеному тигру вторглось в твой дом. Имя чудовищу этому – Наполеон Буонапартий! Язык его – жало змеиное, очи – стрелы огненные, руки – клещи каменные, зубы – пилы терзающие, ноги – столпы попирающие…

– Э-э… дедушка, вообще-то мы с ним встречались разок, – дерзнул вставить я. – Император Франции невысок, толстоват, пузом обилен и в целом ну никак не производит впечатление бича божьего.

– Бич божий – это я! – ревниво взревел горячий старик, замахиваясь ногайской плетью. – Не учи старших, о непочтительный отпрыск!

– Молчу, молчу, молчу. – Я сделал жест, словно застёгивая рот на пуговку.

– Сколько времени я вбивал тебе мысль о скифской войне, а теперь ты и слушать не хочешь советов убелённого сединами воителя?! Тебе уготована честь послужить оружием провидения… Да будешь ты недоступен и увёртлив, хитёр и неуловим, смел и неподкупен, а тень моего меча оградит твою спину в походах!

– Спасибо, – осторожно поблагодарил я, всё ещё косясь на нагайку (дотянется или нет?). – И что же конкретного я, по-вашему, должен сделать?

– Воюй!

– Ой, да можно подумать, я сюда спать пришёл?!

– В минуты скорби и судьбоносных решений мой дух будет приходить к тебе. Не будет меня, кто-нибудь другой зайдёт, всё уважаемые люди, я договорился… Выслушай их и прими верное решение.

– Слушаюсь, дед мой!

– Вот то-то, – добродушно ухмыльнулся легендарный предок, поелозил на коврике и, пряча взгляд, как бы между прочим спросил: – А вот стишки такие, вроде: «Блаженной памяти мой предок Чингисхан, грабитель, озорник, с аршинными усами, на ухарском коне, как вихрь перед громами, в блестящем панцире влетал во вражий стан и мощно рассекал татарскою рукою всё, что противилось могущему герою!» точно ты сочинил?

– Больше не буду… – виновато зажмурился я.

– Да-а… рассекал я, бывало, по юности… такой озорник был, хэ-хэ…

Видимо, он как раз хотел рассказать мне что-то очень поучительное, но не успел – меня бессовестно растолкали. Яркий сон оборвался предложением проваливать отсель, потому как у них тут вообще-то война! Эх, знать бы тогда, сколько таких снов мне ещё предстоит пересмотреть, перевидеть…

Оставя арьергард Коновницына, я удачно избежал начинающегося сражения при Бородине и, получа под начало пятьдесят гусар и восемьдесят казаков (ещё семьдесят мне наглым образом недодали!!!), двинулся через Сивково в Егорьевское, оттуда на Медынь и, минуя Назарово, прямиком в Скугорево. Там и был избран нами первый притон.

Первоначально я думал, что мы вполне способны резким выпрыгиванием из кустов напугать двух-трёх французских мародёров, дабы законно подобрать и подкрепиться всем тем, что они только что отняли у наших крестьян. В конце концов, мы на своей земле! Вокруг Россия-матушка! И кто запретит голодному гусару съесть маленькую курочку, отважно отбитую у безбожного неприятеля?! Однако индейка-судьба внесла свои коррективы…

Войска Наполеона продвигались к столице. Общая бедственность нашего положения становилась особенно ясной по мере того, как я понимал свою оторванность от русской армии. Светлейший, дав леща французу под Бородином, тем не менее отступил, бросая мой отряд на произвол судьбы. Теперь по дорогам хозяйничали мощные банды фуражиров врага числом до трёхсот штыков, коих мы справедливо пытались избегать. Увы, не всегда успешно…