Михаил Зайцев - Спартак Superstar

Его шатало, слабость гнула колени и туманила взор. Однако пред внутренним взором все четче и четче вырисовывался вырванный из недр памяти набросок Леонардо да Винчи, где гений изобразил сражающуюся со львом виверну.

Когда родители Спартака пытались заинтересовать чадо изобразительными искусствами, они подсовывали мальчишке дорогостоящие альбомы с репродукциями передвижников, сюрреалистическим бредом Дали, мазней Малевича, шедеврами эпохи Возрождения и т.д., и т.п. Альбомы «Русский музей», «Золотой» Дали, «Авангард 20-х», «Шедевры живописи» и т.д., и т.п. совершенно не волновали сына художников. Единственная большая книжка формата «альбома», которую он листал часами, называлась «Графика Леонардо». Пацану нравилось разглядывать зарисовки всяческих технических агрегатов, рожденных средневековой пытливой мыслью, и диковинных тварей, вроде виверны. Тварей дедушка да Винчи рисовал реже, оттого они и запомнились. Огромную виверну, оседлавшую льва, память воскресила во всех подробностях, и герой сразу же нашел отличия в строении тела этого, живого дракончика, и того, нарисованного.

Прежде всего ноги. Куриные ноги с огромными когтями взрыхляли на бегу пашню, а на почеркушке Леонардо тварь мочила льва кошачьими лапищами. И клюва у той виверны не было, а был набалдашник, похожий на клюв, вместо носа. И еще хохолок был на башке не столь откровенно змеиной. И еще до фига отличий, помимо самого главного, в размерах. А впрочем, какая, на фиг, разница, с хохолком или без, с клювом или с костяным носом, на куриных ногах или кошачьих лапах приближается — ПРИБЛИЖАЕТСЯ! — дракон? Более того — без разницы, где это сейчас происходит, в чьей-то надуманной реальности или в натуре на чужой планете. Александр Сергеич, похоже, не врал, когда говорил, мол, во всех здешних реальностях человек остается натурально смертным и реально чувствительным к боли. Кроме, наверное, самих Создателей этих чертовых реальностей, прихотям которых они, заразы, всецело подчинены. Только боги бессмертны и всевластны, да и то лишь в рамках своих творений. Да, и то лишь! Что радует — хотя бы это радует! — тех героев, коие не желают называться рабами, пусть даже и рабами божьими.

Также отрадно, и очень, что наступающая, точнее — нагибающаяся тварюга имеет вес, сравнимый с собачьим, а не львиным. И чешуйчатая кожа дракончика при ближайшем рассмотрении оказывается иной природы, чем та, памятная, бронечешуя Пети Потемкина. У зверюги чешуйки вроде рыбьих, мягкие, эластичные, их, в принципе, можно пробить. Если, конечно, удастся увернуться от когтей и клюва. А если не удастся, так тоже терпимо. Пару раз вполне терпимо. Когти пожиже будут, чем у того попрыгунчика, который впервые отправил нашего героя в путешествие на тот свет. И клюв у этого бегунка не такой острый, как маникюр у той девочки, от которой бежал Спартак, вовсе не из-за боязни быть оцарапанным. Однако, вполне возможно, к Спартаку сейчас приближается — ПРИБЛИЖАЕТСЯ! — торопыга детеныш, и вскоре из зелени выйдет взрослая особь, которая... Блин, накаркал!

Вон! Вон там, кажется... Спартак тряхнул головой, прогоняя поволоку слабости с глаз... Нет! Нет, не кажется! На границе поля с зеленкой отчетливо наблюдается шевеление, смутно вырисовывается еще одно нечто о двух ногах, которое гораздо выше в холке подбежавшего — ПОДБЕЖАВШЕГО! — дракончика.

Дракончик затормозил резко метрах в пяти-шести от Спартака. Резкость обеспечили оперативно растопыренные куцые крылья, сработавшие, как тормозные парашюты, и размотавшийся хвост, типа якорь.

Спартак компенсировал недостаток физических сил, собрав в воображаемый кулак силу воли. Герой замер, застыл, заледенел в «стойке готовности», настроился на бой с дракончиком, хорошо бы короткий и малокровный.

Зверюга хлопнула крыльями, оттолкнулась обеими ногами, подпрыгнула сантиметров на тридцать, поджала одну ногу, собрав когти пучком, опустилась на другую, с растопыренными когтями, приблизилась еще на метр, оттолкнулась от почвы еще выше, поджала и другую ногу, расправила перепонки крыльев и спланировала по дуге, плавненько так заложила вираж, норовя залететь герою за спину.

Спартак, привязанный нитью взгляда к дугообразно парящему дракончику, чертыхнувшись в уме, отвернулся от подозрительного оазиса, что, конечно же, скверно, поскольку хотелось бы не упускать из виду и то, что прет из зеленки.

Дракончик опустился в борозду, сложил крылья, вытянул шею, разинул клюв, в горле у него заклокотало.