Михаил Зайцев - Спартак Superstar

Гномик и в сравнении со Спартаком оставался гномиком, а уж рядом с тушей попрыгунчика так и вообще смотрелся блохой недоразвитой. Между тем, он удачно компенсировал разность в весовых категориях офигительной подвижностью. И не только в суставах. Он ловко уворачивался от когтей монстра, успевая попадать живыми нунчаками тяжеловесу по лапам. Он преспокойно сбегал от прыгающей туши, исчезал из поля зрения попрыгунчика и лупил его, лупил-лупил-лупил почем зря. Подвижный коротышка побеждал, наглядно иллюстрируя принцип «вода камень точит». Его раскрученные кулачки-молоточки долбили-долбили-долбили и долбили, без устали, без остановки. Им помогали крутящий момент молотка-пятки и носка-кирки. Иногда мелкий долбозвон на радость трибунам демонстрировал прямо-таки фантастическую акробатику. Иногда настырный гном крутился акробатическим колесом вокруг туши и бил-бил-бил то рукой-нунчакой, то нунчакообразной ногой, а то и двумя ногами и руками одновременно, застывая в стойке на опорной руке. Монстр только развернется к акробату-колотушке, а гномик уже откатывается с ноги на руку и наоборот, и по когтям жиртресту, по когтям на откате, и вот он уже снова в тылу туши и с усердием джазового барабанщика-виртуоза мелкой дробью по хребту, по хребту! И со звоном, между ножищ чудищу, через задницу да по стальной «раковине»!

Трибуны радостно аплодировали шустрому барабашке. Прыжки увесистой туши трибуны дружно освистывали. Столь дружно, что Спартак от души посочувствовал попрыгунчику. Униженный аутсайдер всегда вызывает сочувствие у истинного бойца. Недаром в хладнокровной среде самураев родилось когда-то правило: «Убивай, но не унижай».

После черт знает какого по счету дробного удара в спину литая хребтина монстра все ж-таки треснула. Трибуны откликнулись на треск мощного позвоночника резанувшей по ушам — и по душе Спартака — овацией. Спартак закрыл глаза.

— Александр Сергеич, уберите подзорное облачко. Пожалуйста.

— Боязно представлять себя на месте побежденного?

— Граждан на трибунах видно плохо, и все же отдельные фигуры сквозь вашу увеличительную дрянь различимы.

— Не понял?

— Противно видеть, как радуются эти ублюдки, наблюдая чужую смерть.

— Экий вы, знаете ли...

— Какой есть.

— Зачем же вы, такой чувствительный, многия лета совершенствовались в искусстве смертоубийства?

— Полжизни я придерживался основного принципа шаолиньских монахов: оскорбляют — молчи, плюнули в лицо — утрись, ударили — уходи, догоняют — убегай, догнали — убей.

— И как? Случалось, хе, убивать?

— Пока нет. Но утираться и убегать случалось.

— Скажите, а меня бы, если б возможность представилась, вы бы прикончили?

— У меня была возможность.

— На Земле в спортивном зале?.. Хе! Прямо здесь и прямо сейчас вы бы меня с удовольствием порешили, а? Признайтесь, с удовольствием?

Спартак промолчал. Мысленно отругал себя за то, что втянулся в диалог. Спартак молчал, а спорт-менеджер продолжил балабонить, настырно требуя ответов на скользкие вопросы. Спартаку надоело его щебетание, и герой заткнул Сергеича проверенным способом — вежливо послал его в жопу.

Спартак упорно держал глаза закрытыми до тех пор, пока саван из летаюшей простыни не изменил свое и его положение в пространстве. И все повторилось — и перелет к рингу, и громогласное объявление на чужом языке с вкраплением единственного знакомого слова «Спартак». Дежа вю, с той лишь разницей, что второе пришествие героя трибуны встретили шквалом аплодисментов.

Простыня катапультировала Спартака на помост, обнесенный канатами, и улетучилась. В этот раз готовый к катапультированию, Спартак упал четко на ноги, споро спружинил и сразу обрел контроль над телом без всяких шатаний. Но, как только Спартак увидел своего соперника... пардон — соперницу, а увидел он ее только после катапультирования, ибо летел к рингу мордой вверх, едва он ее увидел, ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы взять под узцы малость пошатнувшуюся от неожиданности психику. Спартак ожидал увидеть что-то страшненькое, какого-нибудь очередного урода, а возле канатов его дожидалась прекрасная незнакомка топлес.

Чресла восточной красавицы прикрывал шелк мини-трусиков стриптизерши. Ее девичья грудь — второй номер, оценил на глазок Спартак — имела эталонную — на вкус Спартака, — форму вообще и сосков в частности. Ее талия и бедра — шестьдесят и девяносто? Не-а, пожалуй, сорок и семьдесят — манили взгляд, черт побери! А рост у девушки где-то около ста семидесяти трех, минимум манекенщицы. Ей бы на подиум, а не на помост ринга! А кожа! Вай-вай-вай, какая у нее кожа! Персик! А личико! Сказка тысяча и одной ночи! Один взгляд в ее глаза серны равносилен кубку вина, выпитому залпом! А волосы! Воронье крыло, заплетенное в тугую косу, которая вьется вдоль длинной шеи, между холмов груди до овала пупка. Ах, какой у нее пупок! Ах! А руки... У-пс. А ручки-то не оттуда растут. Прям из шеи и растут ручки-то. Горизонтали ключиц ни хрена и нету. О, как...