Екатерина Лесина - Провинциальная история [СИ]

Додумать не успел. Ворота в заброшенную усадьбу — а про нее в городе и слухи-то пускать опасались, до того дурным место было — отворились с протяжным скрипом, и ведьма велела:

— Заводи…

А зверь ее усмехнулся.

Три… три платка теще… если живым выберется.

Верховный маг города Канопень считал мух. Занятие сие, конечно, нельзя было считать высоко интеллектуальным, однако оно все же требовало некоторой сосредоточенности, да и со скукой худо-бедно помогало справиться.

Мухи же…

Гудели.

Ползали, что по необъятному столу, глядясь в полированную древесину, — мореный дуб и красное дерево, и никак иначе, ибо невместно целому Верховному магу сидеть за менее солидным столом. Забирались на серебряную чернильницу, переползали через перья и даже нагло усаживались на солидный нос Государя-Батюшки Луциана Первого.

Нос был в достаточной мере велик, чтобы мухи на нем чувствовали себя раздольно. А если кому не хватало носу, то на занимавшем всю стену полотне — подарок благодарного купечества — имелись еще государево чело, государевы уши и руки. Но мухи отчего-то жаловали именно нос.

Верховный маг города Канопень устало прикрыл глаза.

Мухи зажужжали активней.

А ведь артефакт отпугивающий он третьего дня заряжал самолично, но… артефакт был старым, силу расходовал в немеряных количествах, в то же время эффективностью не отличался. И следовало бы разобраться, поправить потоки, уравновесить ядро, которое того и гляди развалится, и тогда мух в присутствии станет куда больше, но…

Лень.

Ежи вздохнул и приоткрыл глаз, наблюдая, как медленно кружит одна, особа наглая, собираясь опуститься не на нос Государя, но на собственный Ежин. Он даже руку поднял было, готовый самолично с мухою расправиться, когда где-то внизу хлопнула дверь.

А следовало сказать, что управа располагалась не в ратуше, но занимала отдельную башенку, во времена давние поставленную именно с тем расчетом, чтобы маги в ней и обретались, не смущая видом своим обыкновенный люд. Лет с той поры минула не одна сотня, башенка то приходила в запустение, то перестраивалась, пока не обрела нынешнее, доволи странное, к слову, обличье.

— Ежи! — голос Анатоля пронесся через все пять пролетов, спугнув муху и разбудив мирно дремавшего секретаря. Последний, не разобравшись спросонья, что происходит, поспешил вскочить, однако неудачно, перевернувши стул и едва не перевернувши стол.

Стул грохнулся, добавляя шуму.

Стол устоял, однако листы прошений и отчетов с него слетели, закружились, подхваченные ветерком.

— Ежи!

И муха поднялась к потолку.

Потолок, никогда-то белизной не отличавшийся, нынешним годом вовсе сделался пятнист. И пятна — то затейливые, узорами, того и гляди скрытый смысл в них искать можно будет.

— Чего орешь? — поинтересовался Ежи Курбинский, покосившись на секретаря, что, понявши, кто пришел, листы собирал медленно, лениво, зевоты не скрывая. А ведь где-то там, среди них, и квартальный отчет был, который надлежало отправить в Гильдию сегодня. Пусть даже скопированный с предыдущего, как тот в свою очередь был скопирован с более раннего, а более ранний с еще более раннего, но вот как раз тот, самый первый, Ежи честно писал.

Собственною, между прочим, рукой.

И потому нахмурился, неодобрение выражая, отчего секретарь засуетился еще больше.

— В городе ведьма!

— У нас каждый день в городе ведьма, — отмахнулся Ежи, возвращаясь в кресло. А что, мягкое, удобное, купленное, между прочим, за собственные Ежи средства, ибо предыдущее пусть и отличалось достаточной для воздействия на слабый разум посетителей, статью, но было на диво жестким.

— Я серьезно.

— И я серьезно, — появление Анатоля, который в городе имел собственную лавку и вообще вел хоть какие-то дела, отчего Ежи ему втайне завидовал, несколько разогнало скуку. — Где там…

Секретарь услужливо подал папку, перевязанную синей ленточкой.