Дмитрий Зимин - Полуостров сокровищ

Ворона, тяжело подпрыгнув, устроилась на спинке кровати.

— Тут и ванная с горячей водой есть! — похвасталась она так, будто лично проектировала здание.

— Тебе-то зачем вода? — спросила Машка, проходя мимо и, как бы невзначай, толкая птичку локотком. — В воду упадешь — язык заржавеет.

— Куда ставить-то? — натужно возопил первый из носильщиков, втаскивая в комнату гору коробок. Моя напарница, спохватившись, принялась распоряжаться.

Я устало плюхнулся на диван. Был он добротный, обтянутый настоящей кожей, с подлокотниками красного дерева. Ажурную полочку над диваном украшали деревянные резные слоники.

Задрав ноги, чтобы не мешать ходить грузчикам, я принялся смотреть в окно. Рама была распахнута, и со двора доносились голоса Лумумбы и нашей новой хозяйки. Старуха говорила сильно окая, глубоким, чуть надтреснутым басом.

— Постель два целковых: электричество подорожало, а воду грей, стиральную машину заводи… Харчи — полтора за всех.

— Девушке — отдельную комнату… — тоном ниже басил наставник.

— На раскладушке поспит, за шторкой. Пятьдесят копеек будет. А ежели колдовать надумаете…

— Не надумаем. Говорю же: Пыльцы нет.

— Дак и я об том. Надумаете — обращайтесь.

Возникла пауза.

— Вы серьезно? — наконец переспросил Лумумба.

— А чего? Наш товар — ваш купец. Продукт чистый, лицензионный. Все налоги уплочены. А ежели вам экзотики какой — Бразилия, Гуанчьжоу, остров Пасхи… — тогда только к завтрему ожидайте. На доставку время требуется. Желаете дегустировать?

— А то! — оживился наставник.

Я вздохнул. Знаю я его: сам вмажется, а мне, как обычно, фигу с маслом…

— Тогда пройдемте в лабораторию, — деловито предложила старуха, и голоса стали удаляться. — Соглашение о ненападении подпишем…

Старик со старухой ушли, но во дворе было еще много чего интересного. Например, дуб. Кряжистый, расщепленный молнией и обмотанный в несколько рядов якорной цепью — видать, чтобы совсем не развалился… Цепь толстенная, не от какой-нибудь там мелкотравчатой яхты, а, по меньшей мере, от сухогруза. Она тянулась через весь двор от дуба до громадного, выше меня, камня, валявшегося здесь, судя по всему, со времен ледникового периода. Цепь крепилась к массивному кольцу, наполовину погруженному в камень, и была увешана чистыми выстиранными рубахами и подштанниками.

Еще был колодец. Высокий, срубленный из толстенных почерневших бревен. Вот вы мне скажите: городу от силы пятнадцать лет, а колодец выглядит так, будто стоит тут не меньше двухсот… Колодезный сруб был накрыт железной, в потеках ржавчины, крышкой, придавленной сверху мельничным жерновом.

Птица Гамаюн, неожиданно снявшись со спинки кровати, левитировала через комнату и устроилась рядом со мной, на подлокотнике дивана.

— Теперешняя Мангазея выстроена на месте староверского хутора Белокаменка, — произнесла она лекторским тоном. Наверное задумавшись, про колодец я спросил вслух, и птица приняла вопрос на свой счет. — Великий Князь, тогда еще простой геолог Игорь Романов, умирая, вышел на скит из тайги. Жители хутора выходили его и выкормили…

— А почему крышка придавлена? — проводив наконец грузчиков, Машка устало рухнула рядом со мной.

— А чтобы не лазил никто. Ни туда, ни обратно. — на пороге стояла старуха. Высокая, с абсолютно белыми, собранными в пучок на затылке волосами, в белом же, с кружевной стойкой вокруг горла, кисейном платье. Лицо у старухи было суровое, коричневое, со множеством мелких морщинок, а синие, без белков и радужки глаза сверкали совершенно по-бесовски. Зато руки у нее были молодые, изящные, с длинными, как у пианистки, пальцами.

— Вот, дети… Прошу любить и жаловать: наша хозяйка. Арина Родионовна Горыныч, — Лумумба бочком протиснулся мимо старухи в комнату. Глаза его светились точно так же, как и у хозяйки. Я обиженно отвернулся: на двоих, значит, вмазались. Ладно-ладно… — Арина Родионовна, — продолжил учитель светским тоном, повернувшись к хозяйке, — Познакомьтесь с моими…

— А не надо, — старуха сложила руки на животе, под фартуком. — Сама вижу: Иван да Марья. По лугам, по полянам, дружат Марья с Иваном. Тут любовь без обмана…

— Скажете тоже! — преувеличенно громко фыркнула Маха, отворачиваясь. — Какая еще любовь-морковь?

— Без дружка, без Ивана, жить и Марья не станет, а зачахнет, завянет, — упрямо закончила старуха.

Было это похоже на детский стишок или считалочку, но я всё равно почувствовал, как от шеи на щеки переползает душный жар. Только хотел уточнить, что же она всё-таки имеет в виду под «зачахнет-завянет», но тут раздался душераздирающий крик.