Елена Кисель: Расколотый меч

— Не подходите.

Глаза у него запали, а волосы были припорошены пылью, так что казались не светлыми, а седыми. Ему пришлось немало потрудиться, чтобы добраться сюда окольными путями с телом Даллары на руках.

— Йехар… — начала я, решив, что он нас не узнал, но рыцарь повторил уже конкретнее:

— Ольга, не подходите ко мне!

И он тоже смотрел на меня, как на чужую.

Сперва Веслав, теперь вот он… Слезы накатили внезапно, и я постаралась убрать их как можно быстрее, но они не желали исчезать со щек, как будто не принадлежали к моей стихии. Взгляд Йехара потускнел, и он повторил мягче:

— Прошу вас, уйдите. Менее всего на свете нам с Глэрионом хочется вступать с вами в противостояние, но…

— Мы не собираемся тебе мешать, — перебила его Милия холодно. Удивленный Йехар опустил клинок, а странница добавила: — Я пришла попрощаться. Но прежде я хочу, чтобы ты услышал о том, как я получила свое имя.

Она не подумала даже достать жезл, что было странно для нее, потому что раньше она хваталась за оружие через пять минут. И она не бросила ни одного взгляда на мертвую Чуму Миров за спиной Йехара.

— Тогда я была уже светлой странницей, но путешествовала под другим именем — под своим именем, которое теперь забыла. Моя стезя призвала меня в очередной мир, где водилось немало нечисти, и там я, неожиданно для себя самой, встретила свою судьбу… так мне тогда казалось. Молодой маг водной стихии, — она едва заметно скосилась на меня. — Он называл меня Милийавата-ма, «Моя Белая Птица», и долгое время все шло хорошо… пока он не попытался меня убить во сне. Он был тем, из-за кого я пришла в тот мир.

Ее красивое лицо стало еще более жестким, чем обычно, и стало понятно: у того, кто попытался убить ее во сне, может быть только одна участь.

— После его смерти, — начала она, перескакивая через эту часть своего повествования, — я не могла жить. Мир давил меня, потому что я продолжала любить того, кого убила своими руками. Я истребляла нечисть, разбойники бежали от меня, и меня начали бояться даже те, кого я спасала. Они и дали мне прозвище Тенко-ха-Милийават, «Белая Птица, Несущая Смерть». А вскоре после этого я решила умереть сама, — она слегка усмехнулась, как будто это воспоминание доставило ей радость. — Обрядившись в белые одежды, согласно обычаям того мира, я подошла к краю пропасти и расправила руки, как крылья, чтобы шагнуть… и за миг до того, как я совершила свой последний полет, я услышала крик. Маленький мальчик спасался от дневного оборотня — если кто-то встречался с этими созданиями, он знает, как трудно с ними сладить. В секунду я забыла о смерти своей и стала причиной смерти оборотня. Подбежала мать мальчика — она бежала за чудовищем, напавшим на ее сына, с какой-то палкой, глупой, бесполезной палкой, но ведь то был ее сын… Глядя на ее счастливые слезы, я задумалась о том, что было бы, если бы я вдруг шагнула. Больше я никогда не пыталась умереть и приняла то имя, которым мать того мальчика наградила меня среди благодарностей — она, видно, хотела назвать меня обычным прозвищем, но не смогла выговорить и сказала «Милия». Так в том краю называли карающую грешников легендарную молнию небес.

Глаза ее, когда она рассказывала это, не потеплели ни разу, и слабый отзвук тепла появился в них только сейчас, когда она обращалась к Йехару:

— Я века скитаюсь по мирам, избавляя их от нечисти, но тебе дано куда больше моего. Боль за других, которой я лишилась в своих странствиях. Способность в каждом видеть свет, даже в тех, кто… — тут она невольно взглянула на Веслава, — должен быть его лишен совершенно. Вера в свет вообще, в то время как я — теперь я понимаю это — верю теперь лишь в свет моего жезла. Подумай, сколько боли может не быть, если ты останешься таким, как есть сейчас…

Выпрямившись, она шагнула к Йехару так, будто собиралась пожать ему руку, но потом подалась назад и закончила, глядя ему в глаза:

— Я надеюсь, что наши пути еще пересекутся. И что однажды ты прикроешь мне спину в бою.

С этими словами она растворилась, не прощаясь с нами.

Удивляться никто не стал. Милия и так исчерпала свой запас выражения чувств на пару сотен лет вперед, а уж то, что она сказала Йехару, и вовсе можно было считать выражением безграничного доверия. Странник по-прежнему хранил упорное молчание, хотя выражение лица его с просто горького изменилось на горькое загадочно. Он оглядел нас и вопросительно кивнул на дорогу обратно.

— Уйдет только Ольга, — сказала Виола спокойно. — Мы останемся здесь, у родника.