Николай Инодин - Замочить Того, стирать без отжима [СИ]

— Разберитесь, околоточный! — лениво тянет Листвин, прочно войдя в роль «великого и ужасного».

Обрадованный стремительной карьерой, Запийсало скатывается с коляски, но достигнув мостовой, упирается, как Атлант, и решительно пересекает биндюжнику путь. Тот сникает, и начинает жаловаться на нарушение ПДД. Отмахнувшись от него, как от мухи, хохол обнимает битюгов за шеи и что-то шепчет им в уши. Коняги, выслушав речь, тревожно переглядываются, вздрагивают и так резво принимают назад, что выносят телегой несокрушимые ворота какого-то склада.

— Вай мэ! — биндюжник мчится останавливать свою телегу.

— Что ты сказал?

— Рассказал про Нерчинск, климат и прочее, — меланхолично признаётся полицейский, и уходит в себя.

— О чём кручинишься, служивый?

— Где погоны брать, ваше благородие?

— Счас будем у наместника, там и решим!

К облегчению извозчика спасители Отечества выгрузились у дворца наместника Его Императорского Величества по Дальнему Востоку и прочее, и прочее. Герои огляделись, но за исключением лёгкого покачивания мира ничего подозрительного не обнаружили. Мирное население столь же мирно прогуливалось, в недалеком парке, у ворот которого грустно толпились нижние чины и собаки. Где-то за кустами мелодично ухал духовой оркестр.

Часовые у ворот вытянулись так, что казалось, даже и не дышали.

— Что исполняют? — кивает Александр в сторону парка, решив проверить культурный уровень своего спутника.

Городовой, нет, уже околоточный, напряженно прислушивается, но потом светлеет лицом и гордо заявляет:

— Музыку, ваше благородие!

— Молодца! — Хвалит Листвин, будучи полностью согласен с подчиненным, и настолько решительно направляется к воротам, что часовые не рискуют даже посмотреть в его сторону. Первое препятствие им встречается в предбаннике кабинета. Адъютант категорически отказывается допускать прибывших без доклада.

— Так-с-с, — тянет Александр, — Изменой родине занимаемся? Препятствуем допуску секретнейшего агента, который лично государем-императором направлен?

— Но, господин …, — капитан мнётся, ожидая подсказки насчёт чина прибывшего наглеца, но, не дождавшись ответа, нерешительно продолжает, — Нельзя без доклада, не поймут-с!

Листвин достаёт из кармана большую бляху с императорским гербом, которую когда-то прихватил на память на съёмках сериала «Агент Его Величества», и с наслаждением впечатывает её в лоб адъютанта:

— Получай, держиморда! Запийсало, разберись с изменником, от него салом пахнет!

— Са-а-ало!! — рычит околоточный, усы его стремительно завиваются в спирали. Адъютант визжит и пытается закрыться в сейфе.

Оставив Запийсало разбираться с «нарушителем конвенции», Александр решительно открывает дверь и неудержимо входит в кабинет.

Адмирал Алексеев мирно читает газету, на вошедшего смотрит рассеяно, но вспоминает, что самому главному начальнику такое поведение не подобает. Раздражённо швыряет бумажный лист на пол, и открывает рот, стремительно багровея.

Сокрушительный залп не состоялся.

— Тихо! — командует вошедший, и строевым шагом подходит к столу (качнулся по пути, конечно, но всего пару раз и несильно), с размаха бьёт об стол зажатым в кулаке жетоном.

Стол выдержал, адмирал молча закрыл рот. Раз прибывший ведёт себя нагло, значит, право имеет. Сквозь двойные двери из приёмной донеся заячий визг, и оба пребывающих в кабинете поморщились.

—Что происходит?

— Мой адъютант твоего поймал, — прислушавшись к утробному марсианскому уханью, оскалился Александр.

— За что поймал?! — борода адмирала грозно встопорщилась.

— За сало.

— А-а-а, — вздохнул наместник по Дальнему Востоку, — Говорил я фон Брокенбоку, чтобы не трогал сало. Сам тощий, как прости меня, Господи, за грубое слово, немец, а всё к салу ручки тянет… Кстати, что это за значок? Кто вы вообще такой?

— Агент Его Императорского Величества по особенно особым поручениям! Прибыл в наместничество для решительных действий! В общем, привет от племянника!

— Он мне ничего не говорил, — засомневался грозный адмирал, нервно проводя пальцем по выдавленной на знаке цифре «тринадцать».

— И не скажет, — сочувственно сказал агент, по-хозяйски устраиваясь в массивном кресле, — Ибо мы всего лишь голос и руки Императора. И видят нас только один раз в жизни, в лучшем случае — перед отставкой.

— А в худшем? — побледнел хозяин кабинета, рука его нервно дернулась куда-то под стол.