Александр Маслов - Чисто пивная история

– Негритенок ваш? – спросила кондукторша Глотова. – Какой хорошенький! – восхитилась она и потрепала меня по голове.

Тут лейкопластырь на моем затылке отклеился, и уши стрельнули так, что шапка улетела к очкастому старичку.

– Иии! – завизжала кондукторша, бросаясь по проходу.

– Хи-хи-хи! Чебурашка! – засмеялись девицы на последнем сидении.

По салону автобуса прошел изумленный ропот.

– Товарищи, это сын мой! – попытался оправдаться Глотов – ропот превратился в дружный хохот. – Переодетый сын! – не сдавался Павел. – С карнавала школьного едем. Ну, костюмчик на нем такой. Да вы не бойтесь! – он любезно улыбнулся кондукторше, приходившей в чувства. – А черный от гуталина.

– А по натуре зеленый как кузнечик, – девица в мохнатой шубе издевательски усмехнулась, увидев мою салатного цвета шею, показавшуюся из-под шарфа.

– Сама обезьяна пластилиновая! – вспылил я, гневно вытянув к ней руку.

Народ в автобусе на мгновенье затих и взорвался дружным воплем – вид моей трехпалой клешни был для всех крайне неожиданным.

Площадка возле нас мигом опустела.

– Милиция! – кричал кто-то. – Скорее милицию!

Кондукторша, пробивалась к водителю, не прекращая реветь громче бензопилы. Девицы и парень с сумкой лезли к двери через сидения. Старик в очках потянулся за валидолом.

Едва автобус доехал до остановки, Глотов подхватил мою шапку и, рванув меня за воротник, метнулся к двери.

Не задерживаясь на глазах у бунтовавшей толпы, мы побежали в ближайшую подворотню и нырнули в подъезд. Там, в тепле возле батареи Пашка привел меня в надлежащий вид: снова приклеил уши к затылку, подтянул спадавшие брюки и плотнее обмотал шарф вокруг шеи.

Две остановки нам пришлось идти пешком. Я замерз окончательно и еле переставлял ноги, кутаясь от пронизывающего ветра и понося неуютную, злую жизнь. Мне очень хотелось назад, под теплое небо неведомой планеты. Хотелось взять бутылку пива, сказать заветное: «Поехали», и, булькая с блаженством волшебным напитком, открыть таинственные Двери.

Уже возле моего дома Глотов, пока я прятался за тумбой объявлений, купил три «Оболони» в соседнем ларьке. Пить ее мы пока не стали, потому что неясно было, как сложатся дела в ближайшее время, как перенесет уготованное испытание моя жена, и соблаговолят ли вообще открыться Двери в теплый и подлый мир, который отныне мне очень многим обязан. А еще Пашка купил мне несколько пачек чипсов, которые я с жадностью схрустел, разрывая пакеты один за другим. От чипсов стало легче, даже теплее.

Мы вошли в мой подъезд, постояли недолго, убеждаясь, что никого на лестнице вверху нет, и поднялись на четвертый этаж.

На звонок нажал Глотов: я бы не достал до кнопки, да и не было сил вот так вот взять и заявить жене о своем существовании при полном отсутствии прежнего тела. Вдобавок мне от чего-то стало плохо: внутри забулькало, запыхтело, и меня стала раздувать неведомая сила. Наверное, это было от страха или чипсов, которых я слопал три пачки.

Павел позвонил второй раз.

– Иду, иду, – послышался голос Зины, следом звон посуды и быстрые шаги.

– Бежим! – крикнул я и вцепился в рукав Пашиной куртки. – Умоляю! А то лопну сейчас! – взмолился я и бросился по лестнице вниз.

– Хулиганы! – возмутилась сверху моя жена и захлопнула дверь.

Мы выбежали из подъезда, и там Глотов призвал меня к ответу:

– Ты чего, Серега? Совсем сдрейфил? – он слегка потрепал меня за плечо. – Пойдем. Надо Зинке сдаваться. Надо! Нет другого выхода. Уж доверься – все беру на себя.

– Плохо мне, Паш. Дует чего-то. Из нутрии дует, – я почувствовал, как странные процессы в чужеродном теле пошли быстрее. В животе зашипело, надулись щеки, ноги и все шесть пальцев на руках.

– И правду, ты опух чего-то, – Павел настороженно оглядел меня. – Очень опух.

– Держи, Пашка! – внезапно я ощутил, что земная гравитация больше не действует на мое чужеродное тело. – Ой, держи! – заорал я, взлетая воздушным шариком над растерявшимся Глотовым.

Он среагировал слишком поздно. В прыжке схватил меня за брючину, сдергивая еле державшиеся брюки. Я дважды перевернулся, выронил букет гвоздик, и продолжил полет, которым теперь управлял ветер. Меня понесло на пятиэтажку, откуда мы только что выскочили. На всех языках вселенной сердце в груди бешено выстукивало «SOS». В желудке трещало и хрустело, будто полчище мышей разбиралось там с вагоном чипсов. На девятой или десятой секунде полета я стукнулся головой об водосточную трубу. От удара потерял шапку и крепко стрельнул ушами. Меня снова развернуло. Теперь я поднимался вертикально. Брюки черным шлейфом болтались ниже ботинок, ночной морозец ледяными зубами ел голые ноги и привыкшую к теплу задницу.