Татьяна Устименко - Дочь Господня

Я затравленно оглянулась. Маленькая гондола давно уже отошла от причала, тая в ночном сумраке. На краткий миг мне показалось, что я сумела рассмотреть руку Павла, вскинутую в жесте прощания и одобрения. Я философски хмыкнула. Скорее всего, меня ждет неминуемая гибель. Должна же Тьма взять реванш за поражение на поединке с графом Деверо! Но что такое смерть по сравнению с вечностью? С вечностью боли, мрака и отчаяния, в которую будет ввергнут мир, если я срочно не изобрету что-нибудь действенное, способное противостоять силе стригоев. Да рядом с подобными бедами вселенского масштаба моя гибель – так, мелкая неприятность, незаметная ерунда – плюнуть, растереть, и никто обо мне и не заплачет. Я уже опрометчиво отвергла свою неожиданную любовь, но вполне могу потерять ее еще раз – навсегда, если стригои захватят власть над миром. Потому что, по моему мнению – никто, даже закаленный испытаниями вервольф не способен выжить под гнетом кровососов. Тем более Конрад, убивший графа Деверо. А значит, мне придется бороться. За всех нас – за него, за себя и за моих друзей-ангелов. За людей, за свет, за добро, за веру. Ведь разве меня избрали на роль божьего воина для чего-то другого? И вряд ли мне кто-то поможет. Я уже имела повод убедиться – Господь не любит слабых, да и в поддавки играть не склонен…

Кладбищенские ворота высились прямо передо мной. Черные, торжественные, похожие на ажурные, откованные из чугуна кружева. Я уперлась в них обеими ладонями и решительно толкнула от себя. Створки беззвучно разошлись, являя засыпанную снегом аллею, с обеих сторон окаймленную ровными рядами мраморных надгробий. Казалось бы, здесь должны были царить тишина и благодать, но… Ничего не понимающими, расширенными от удивления глазами я наблюдала развертывающуюся на погосте картину нереального ужаса. Между покосившихся, переломанных статуй, крестов и памятников бродила толпа странных существ, совершенно не похожих на нормальных людей. Трясущиеся и спотыкающиеся, облаченные в лохмотья, покрытые плесенью – они напомнили мне… зловещих зомби из хорошо снятого фильма ужасов. Ближайшая тварь протянула ко мне гниющую длань, сплошь усыпанную белыми тельцами жирных червей и утробно взвыла… И тут мои и так перегруженные впечатлениями нервы не выдержали. Я выхватила из ножен оба кэна и, злобно рыча – ничуть не хуже какого-нибудь ожившего умертвия, врезалась в кучу мерзких созданий.

Меня убеждали: время излечивает любые раны – как телесные, так и душевные. Но много ли правды содержится в этом спорном утверждении? Ведь если время является лучшим лекарем, то почему тогда прожитые годы уносят молодость, красоту и здоровье? Извините, но это как-то негуманно, не по-медицински! Нет, самый надежный врачеватель – это песнь рассекающей плоть стали, эйфория боя и сладость победы, дарующая немыслимый выплеск адреналина. Битва дает реальную возможность ощутить себя властителем над жизнью и смертью, над жестокостью и милосердием. В схватке даже время замедляется, приобретая совсем другие свойства и значение. Не зря Оливия любит повторять к месту и не к месту: «Вся жизнь – война, а мы на ней – солдаты»!

Я упивалась накалом схватки. Древние клинки, осененные милостью солнечной богини Аматэрасу, легко разрубали прогнившую плоть, отделяя от торсов головы и конечности. С победоносным воплем: «Не трогайте меня, я – психическая!» – я просто шла по центральной аллее, окруженная бесформенным месивом суматошно мелькающих и бестолково полосующих воздух когтей, оскаленных, до пеньков сточенных зубов и полувытекших глаз. Это была моя битва!

Внезапно где-то возле базилики раздались громкие панические крики. Я узнала голоса своих друзей. «А они-то как здесь очутились?» – изумилась я. Выложенная каменными плитами дорожка привела меня на небольшую круглую площадь, опоясанную невысоким парапетом колумбария. В нишах с урнами для праха лежали жутковатого вида увядшие и заиндевелые букеты цветов, наводившие на скорбные размышления о бренности бытия. В центре площади стояла мраморная базилика, красиво подсвеченная электрическими лампами в плафонах из разноцветного стекла. В простенке между окнами помещался мозаичный образ Святого Христофора, считающегося покровителем заблудших душ. Взглянув на строгий лик Христофора, смиренно сложившего на груди скрещенные ладони и опустившего долу жгучие испанские очи, я не сдержалась и рассмеялась в голос. Потому что именно под иконой и расположилась взъерошенная четверка самых что ни на есть заблудших душ, состоящая из моих друзей. Бледный как полотно Симон де Монфор спиной прижался к стене базилики, бережно поддерживая лишившуюся чувств Ариэллу. А перед ними напряженно застыли боевые ангелы – Оливия и Натаниэль, ощетинившиеся стволами пистолетов и готовые разорвать любого, кто осмелился бы к ним приблизиться. Но подобных камикадзе не нашлось. Умертвия образовали ровное кольцо оцепления вокруг базилики, не осмеливаясь подойти к ней ближе. Видимо, сила освященных стен оказалась для них непреодолимым препятствием. На лице Ната читалась ленивая, даже пренебрежительная усмешка, идущая от уверенности в собственной неприкосновенности. Ну не верил наш бравый ангел, что его многовековую жизнь способны оборвать какие-то дурно пахнущие тупые трупы. Оливия же, всегда остающаяся реалисткой, отнюдь не питала наивных иллюзий относительно длительности блокады. Ведь зомби, в отличие от нас, могли ждать вечно…