Николай Кудрявцев - Что уж, мы уж, раз уж, так уж...

Ефрейтор открыл одну бутылку и поднес горлышко к губам капитана. Тот сделал пару глотков.

— Коробку! Живо! — Спохватился дежурный по части. — Две! Ящик по тревоге освободи!

Ефрейтор исчез вместе с початой бутылкой, но почти сразу появился, держа в руках две коробки. Рядом с ним стоял прапорщик и протягивал руки.

— Ты…! — Возмущению дежурного не было предела.

— Мои коробки! — Отрезал прапорщик.

Больше, разговаривать, им было некогда. Все их внимание сфокусировалось на появляющихся бутылках. Да и не только на бутылках. Чуть ли не каждое мгновение, из окружающего пространства, к появляющимся бутылкам, стали тянуться чьи-то незнакомые пальцы. Эти пальцы наглели на глазах, перехватывая добычу перед самым носом. Заняться расследованием, чтобы узнать, кому принадлежат эти наглые руки, значило остаться трезвым, голодным и нос без табака.

Никанор продолжал молчать, распихивая пузыри, сигареты и всевозможную закусь, по цепким мозолистым рукам, внося в суровые армейские будни, элемент праздника.

Военные, понимая всю важность и серьезность момента, тоже молчали, проявляя чудеса реакции. Им было глубоко наплевать на то, что заинтересовало бы любого ученого: откуда в кармане пиджака, такое богатство? Они были воспитаны в духе дисциплины и привыкли действовать по обстановке, а думать и задаваться вопросами — это удел гражданских. Их бы очень удовлетворило отсутствие дна у этого кармана, а что касается чуда, так армейская жизнь и так полна чудес.

— Это что такое!!! — За спиной Никанора раздался, хорошо поставленный, командный голос.

— Смирна!!! — Гаркнул домовой и, через левое плечо, развернулся к командному голосу лицом, держа в руках коробку отличного армянского коньяка, на которой стояли две трехлитровые банки с черной и красной икрой.

Недалеко от него стоял возмущенный генерал-майор, с буденовскими усами. Никанор, строевым шагом, подошел к генералу.

— Товарищ генерал-майор! — Громким голосом рапортовал домовой. — Гуманитарная помощь, по распоряжению Тутина, за отличные успехи в боевой, политической, строевой, тактической, физической, материальной… — На языке у Никанора вертелось: "личной и финансовой" и что-то о любовном фронте, но внутренний голос не советовал озвучивать.

Генерал махнул рукой. Никанор замолчал.

— Гуманитаришь, значит? — Спросил владелец буденовских усов.

— Так точно, товарищ генерал-майор!

— Значит, оценили все же, заметили вверенную мне… эту… — Генерал смотрел на коробку, и не мог вспомнить, что ему вверили.

— Так точно, товарищ генерал-майор. — Не унимался Никанор. — И оценили, и заметили. И эту вверенную, и ту, которую вверят.

Генералу, в тоне домового, послышалась угроза субординации. Он погрозил пальцем и сказал:

— А это…

— А орден за заслуги, — сбил его с мысли Никанор, — и очередное звание, вручат в Кремле!

Генерал улыбнулся, посмотрел на погон, примерив на глазок вторую звезду, и разгладил усы. Офицеры вытянулись по стойке смирно и пожирали его глазами. Он заметил сержанта, в дверях КПП.

— А ну, сынок! — Поманил генерал пальцем. — Ко мне! Бегом!

Сержант подбежал, на ходу придерживая, подозрительно оттопырившиеся карманы, камуфляжных брюк.

— Давай вот это все, в мою машину. — Генерал показал на коробку с банками. — И смотри у меня! Чтоб нежно донес. Это тебе не взрывчатка с гранатами.

Сержант принял у Никанора ценный груз и осторожно понес к машине генерала. Тот проследил за исполнением приказа и повернулся к домовому.

— Благодарю за службу, сынок.

— Служу России! — Проорал Никанор.

— Вольно. — Разрешил генерал.

— Вольно! — Передал Никанор.

Офицеры расслабились, отпихивая глазами генерала от своего кормильца. Тот собрался, было, уходить, но, что-то вспомнив, повернулся к домовому.

— Продолжайте выдачу гуманитарной помощи, согласно списка. — Пояснил он. — И побрейтесь, наконец, сколько можно повторять. А то ходишь, ну как связист, прости господи. Ты же…

Генерал потряс рукой, но так и не вспомнил: кем является Никанор, во вверенной ему этой. Решив, что и так много времени провел с подчиненными, он величаво дошел до машины, подождал, когда водитель откроет дверцу, тяжело забрался на сиденье и блаженно расслабился.

Когда машина командира скрылась за поворотом, начался галдеж. Офицеры и раньше догадывались, а теперь уже точно знали, что чуда никакого нет. Просто они где-то отличились и им, за это, перепало. Они стали требовать.