Владимир Санин - Приключения Лана и Поуна. Повесть [журнальный вариант]

Других песен он еще не выучил, но свой любимый куплет ревел по десять раз в день, вызывая насмешки слушателей, интуитивно чувствовавших, что Вак явно не Шаляпин.

Седобородый Тан, чутко улавливавший настроение своих подданных, предложил колдунам - к этому времени Лешка за свои доблести был увенчан четырьмя шакальими хвостами - создать песни на кванском языке. Ребята, конечно, согласились, и заказы посыпались со всех сторон. По праву дружбы первой была удовлетворена заявка Нува, попросившего сочинить песню о Лаве, потом Вак получил текст со множеством «р» о своем прародителе Буйволе, футболисты - о футбольном мяче (вольный перевод песни Владимира Войновича и Аркадия Островского) и так далее. Колдуны сознавали, что музыка - важная часть общечеловеческой культуры, и отнеслись к заказам со всей серьезностью. Для облегчения работы было решено, не мудрствуя лукаво, подгонять кванские слова под известные мелодии. Так, Нув, например, при появлении любимой запевал своим звучным баритоном:

Лава, первая на свете красавица, в честь которой исполнялась серенада, останавливалась и в качестве гонорара исполнителю позволяла досыта собою любоваться. Все девушки отчаянно ей завидовали и требовали от своих поклонников таких же знаков внимания. Поэтому Лану и Поуну, в приемной которых вечно толпились просители, пришлось работать в две смены, пока все влюбленные не обзавелись собственными серенадами.

Наконец-то появился и первый поэт среди кванов: им оказался Коук. Лично, своими силами, без всякой посторонней помощи он создал на мотив «Блохи» замечательные куплеты о хвастуне-тауре. В исполнении автора куплеты пользовались грандиозным успехом. Живо жестикулируя и корча забавные рожи, Коук пел своим дребезжащим тенором:

Коука заставляли петь «на бис» до тех пор, пока он совершенно не охрип. Даже седобородый Тан не устоял против искушения и голосом, лишенным всякой музыкальности, частенько напевал с тех пор:

С утра до вечера над становищем звучали песни. Пожилые пели про таура и «Ревела буря, дождь шумел», молодежь -серенады и «Катюшу», а дети - про серенького козлика, от которого остались рожки да ножки.

С легкой руки шутника Коука и другие доморощенные поэты начали складывать свои песни. Не все из них вошли в золотой фонд кванской музыкальной культуры, но главное было сделано: песня завоевала прочные позиции.

Однажды Лешка застал Аркашу за странным занятием: тот сидел на валуне и не отрываясь смотрел на часы.

- Сын Солнца боится прозевать обед? - поинтересовался Лешка.

- Погоди… еще немножко… - Аркаша впился глазами в циферблат, потом встал и высокопарно провозгласил: - Исполнилось ровно полтора месяца с того мгновения, как терзаемый любопытством сын Луны, в миру Алексей Лазарев, нажал своим преступным пальцем кнопку древнелета. Приветствую тебя, о Поун, в эту знаменательную минуту!

- Что ж, юбилей, - согласился Лешка, присаживаясь. - Как будем отмечать, товарищ колдун? Предлагаю заколоть на шашлык мамонта и приготовить рагу из носорога. Голосую: кто «за»?

Аркаша вздохнул и сел на валун. Шутка повисла в воздухе.

- Скучаешь? - догадался Лешка.

Аркаша кивнул.

- Знаешь, иногда просыпаюсь и места себе не нахожу! - признался он. - Нам-то что, а родители… Через две недели ребята в девятый класс пойдут… Все, что угодно, отдал бы за книги… Может, еще разок древне-лет попробуем?

Аркаша говорил прерывисто и бессвязно. Лешка молчал.

- Прости, - сказал Аркаша, вставая. - Размагнитился немножко. Пройдет.

- Садись, - предложил Лешка и с любовью посмотрел на друга.

Аркаша сильно изменился и мало чем напоминал прежнего тихоню, вечно погруженного в свои возвышенные мысли о прошлом человечества. Он вырос, сильно загорел и окреп - его руки налились мускулами, в движениях появилась решительность, а в глазах - воля. От Аркашиной одежды остались брюки, переделанные в шорты, и рваная куртка. Полуботинки давно развалились. К ступням Аркаша привязал два куска невыделанной оленьей кожи - ходить босиком он так и не научился.