Андрей Черноморченко - Интерферотрон Густава Эшера

— А эта ячейка или событие — как их можно соотнести по размерам с нашим внешним миром?

Эшер улыбнулся.

— Событие как таковое не имеет никаких координат. Оно бесконечно велико или бесконечно мало, — это уж как вам понравится. Оно не материально и не идеально, будучи и тем, и другим. Каждое событие участвует в любом явлении — настоящем, прошлом или будущем, происходящем где угодно во Вселенной. Наше с вами существование — это всего лишь произвольное скольжение по ячейкам согласно вектору, сложенному стрелками. Как мне представляется, такой подход наносит удар по привычному воззрению о том, будто внешний мир движется и изменяется, а мы развиваемся вместе с ним. Отнюдь нет: мы — всего лишь небольшое возмущение, проносящееся вдоль ячеек, подобно шару, запущенному посторонней рукой блуждать по многочисленным нескончаемым лабиринтам. Инерция движения рано или поздно исчерпывается, в зависимости от встречающихся на пути интерференций, возмущение затихает: мы воспринимаем это как смерть. «Слоеный пирог» вечен и неподвижен. Он бесконечно велик или мал, — это не играет роли. События установлены в своей данности; никому не суждено их изменить. Для «пирога» совершенно безразлично, существуем мы или нет: если бы он мог что-нибудь чувствовать, то воспринимал бы нас как внутренний ветер. Моя теория имеет несколько важных следствий. Во-первых, «слоеный пирог» допускает скольжение вдоль него — или внутри него, если хотите — по любому маршруту, какими угодно зигзагами. Нам с вами только кажется, что мы движемся линейно: кто может поручиться, что две минуты назад мы не свернули куда-нибудь, вторгшись в чужое пространство, или же не стали двигаться в обратном направлении? Одновременно с нами (хотя понятия времени здесь совершенно иррелевантны) внутри «пирога» может перемещаться произвольное число возмущений, движущихся сколь угодно причудливыми кривыми, но каждому из них, вероятнее всего, собственное движение представляется поступательным и равномерным. Во-вторых, то, что воспринимается как реальность, — уникально для каждого субъекта и имеет неповторимый характер. Скажем, я двигаюсь вот так:

а ваша траектория выглядит, возможно, следующим образом:

Но, в те моменты, когда мы воспринимаем друг друга как явления, наши трассы пересекаются, проходя по пикам событийной ячейки.

— Извините, что перебиваю вас, Густав, но какова природа этих возмущений? Из-за чего они возникают?

— Точного объяснения дать не могу, но подозреваю, что возмущения, равно как и «дефекты» — результат статического напряжения внутри «пирога». Если можно так выразиться, внутренних сейсмических явлений.

— Следует, таким образом, понимать, что субъекты, то есть, мы с вами, существуем исключительно благодаря нестабильности «пирога» и с достижением им полного успокоения попросту исчезнем?

— «Пирог» не может успокоиться или, наоборот, раскачаться. Все, что находится внутри него, существует всегда и никогда, происходит постоянно либо — с другой точки зрения — вообще не происходит. Индивидуальное восприятие здесь зависит от того, на какие интерференционные вихри или гребни, реализуемые в виде явлений, наталкивается возмущение вдоль своей трассы. Но, поскольку «пирог» вечен, вернее, находится вне времени, у меня нет оснований полагать, будто присутствующие внутри него процессы куда-либо исчезнут. Возвращаясь к моим объяснениям: третьим следствием является полный отказ от понятия времени. Его попросту нет. Время — это то, что субъективно представляется возмущению при следовании вдоль интерференционной трассы. Нам не жалко какой-нибудь сорняк, но мы с уважением относимся к человеку, прожившему 300 лет. Но кому ведомо, чья трасса длиннее или насыщеннее? Говоря о смерти, следует, очевидно, понимать ее шире. Та картина гибели, что мы видим здесь, в нашем мире, — возможно, лишь изменение направления трассы, ожидающее всякое возмущение. Покойник еще бегает среди нас, размахивая руками, но мы его не видим: у нас другие векторы. Он свернул и ушел в смежные пространства. Видна только часть сущности, оставшаяся от него — распадающаяся внешняя физическая оболочка. Наши траектории разошлись. Возмущение, естественно, имеет конечный характер, но сколько еще ему предстоит сделать подобных поворотов, витков? Однако, когда время отсутствует, по большому счету, все равно — где начало, конец или середина. Все существует постоянно и всегда. Я не считаю себя философом и не задумывался достаточно глубоко над многими вещами, надеясь, что кто-нибудь сделает это лучше меня. А сейчас уже совершенно ясно, что у человеческого рода продолжения не будет, так есть ли смысл тратить время на исследования, заранее обреченные на забвение? Вы курите, Франц?