Сергей Боровский - Волшебный приборчик

— Вы не стесняйтесь, — подбадривала мама. — Ешьте.

Но я не поддался на провокацию, чтобы не сказали потом: зачем нам такой обжора в семье?

— Спасибо, Мария Петровна, — сурово отстранил угощение я. — Всё было очень вкусно.

Но испытания продолжились. Мы прошли с папой в его кабинет, и он предложил мне сигарету.

— Не курю, — ответил я, как бы извиняясь, на этот раз чистую правду — третий уж месяц, как завязал.

Не знаю, упал я в его глазах или наоборот, но риск — благородное дело.

Заявился я в тот вечер в общагу уже в одиннадцатом часу. Гулянка была в самом разгаре. Привычный глазу бесшабашный натюрморт на столе и вокруг него. Пьяные милые рожи.

— Штрафную ему! — закричали друзья, но я решительно отклонил протянутый стакан.

Даже не знаю, как после коньяка и трюфелей такое внутрь принимать.

Удивились они страшно, и только один Валька прочитал что-то на моём лице и про себя усмехнулся. Умный он слишком, вот в чём проблема.

Общага разъезжалась на каникулы по домам. Только самые тупые и беспросветные двоечники оставались подчищать «хвосты», остальные торопились на вокзалы и в аэропорты, чтобы в течение двух последующих недель мозолить глаза родителям и совершать лихие набеги на холодильники.

Валька отбыл с самого утра, а я специально притормозил и взял билеты на вечер, чтобы без помех прихватить с собой чудесный прибор, существования без которого я теперь просто не мыслил. Странно, что сам изобретатель им не пользовался, но их же, Кулибиных, хрен поймешь.

В обед встретились с Катей в институте, на скамеечке в главном фойе. Прощались, как перед отправкой на фронт, только что «Славянку» поблизости не играли. На нас с завистью смотрели случайные студенты, а я клятвенно пообещал звонить каждый день, не взирая на дороговизну междугородней связи и отсутствия домашнего телефона. Буду ходить на переговорный пункт, как на работу.

Перед тем, как отпустить мою руку, она улыбнулась:

— Ты моим родителям очень понравился. Не представляешь, как я рада за нас с тобой.

Сидя в холодном троллейбусе, уносившем меня в аэропорт, я согревался мыслью о будущем, которое сулило счастье, соблазнительно манило за собой и щедро раздавало авансы.

Мой родной город, не такой большой и менее культурный, встретил меня хороводом застолий. Почин задала мама.

— Что же ты, отец, не поздравишь сына? — сказала она укоризненно, когда поздно вечером мы ужинали на кухне. — Всё-таки половину ребёнок уже отучился.

Батя полез, было, целоваться, но мать не позволила развиться маразму.

— Какой же ты непонятливый становишься у меня!

И она достала из морозилки запотевшую тут же бутылочку, чего прежде никогда не случалось — она и сама не пила, и мне не позволяла. Батя чуть усы себе не откусил от неожиданности. Я бы тоже удивился, если бы не знал причины, лежавшей в кармане в виде спичечного коробка.

Просидели мы в тот вечер до полуночи, так сказать, в семейном кругу и при этом в атмосфере, напрочь лишённой монотонности и скуки, присущей гулянкам с участием разных поколений. Мы и песни какие-то древние пели, «колхозные», слова которых я, к своему ужасу, прекрасно знал, и за жизнь очень даже неплохо поговорили.

А на следующий день я решил совершить обход своих корешей, начав его с первого по списку дружка. Звали его Васей, и связывало нас с ним тяжёлое прошлое, освящённое детскими глупостями. Когда я на каникулы домой приезжал, то сразу бежал к нему, чем вызывал материнскую ревность.

Человеком он считал себя серьёзным: в отличие от меня, вот уже два с половиной года валявшего дурака в институте, он и в армии отслужить успел, и на работу устроился престижную. Производство вредное, работа по сменам, зарплата — десять моих повышенных стипендий, на пенсию можно выходить уже через пятнадцать лет по инвалидности. Если, конечно, доживёшь.

Выпили мы с ним по первой, и я сразу про прибор раскололся. Жгла меня эта тайна, душила немилосердно.

— Ты чо? — обиделся он. — За дурака меня держишь?

В общем, реакция нормальная, предвиденная, неоднократно продемонстрированная и мной самим.

— Проверим? — предложил я, идя по Валькиному сценарию. — Давай, я наведу на тебя какую-нибудь мысль?

Вася, не в пример мне, отнекиваться не стал, а сурово, по-пролетарски принял огонь на себя, порвав на груди символическую тельняшку. Азарт скорого разоблачения завравшегося друга летел весёлыми брызгами из его глаз.

Я на бумажке написал что-то и в сторонку положил. Включил прибор.