Василий Мидянин: Черный рыцарь-паук Леопольд XVII

Черный рыцарь-паук Леопольд XVII выполз из-под замшелой поваленной ели, под которой он провел ночь, и задумчиво посмотрел на покоившийся у вывороченных еловых корней доспех лилового рыцаря-демона Евронимуса III. Доспех был на две трети наполнен теплым питательным бульоном, в который ферментировался за ночь труп Евронимуса после того, как Леопольд вчера впрыснул ему в кровь ядовитую слюну. Треть поверженного противника рыцарь-паук выпил сразу, еще до того, как забиться на ночь в нору, и теперь ощущал приятную умиротворяющую сытость. Однако бросить на дороге столько дармовой пищи было жалко. Забрать же доспех с собой не представлялось возможным: слишком тяжел и наверняка расплещется по дороге.

Черный рыцарь-паук потер волосатыми лапами, чтобы согреться, поймал хелицерами дождевую каплю и, решив, что она недостаточно кислая для того, чтобы обращать на это внимание, отправился седлать свою верную боевую стрекозу, которая стреноженной паслась неподалеку. Стрекозу звали Натрещал. Пасть и мощные челюсти Натрещала состояли из хитиновых пластинок и были совершенно нечувствительными, поэтому для управления им приходилось использовать сложную сбрую из множества крепких кожаных ремешков, пропущенную под мягким стрекозиным брюхом и основаниями крыльев, которые хотя бы реагировали на нажатие. Пока рыцарь подтягивал ремешки, боевая стрекоза продолжала меланхолично поедать схваченную перед рассветом ворону, которую подносила ко рту длинными и гибкими задними лапами. Казалось, что круглые фасеточные глаза Натрещала бессмысленно таращатся в пространство, однако на самом деле боевой скакун был необычайно умен, и лишь анатомические особенности придавали ему вид безмозглой твари: поле зрения огромной стрекозы составляло почти 360 градусов, поэтому она не нуждалась в специфических движениях зрачков и особом расположении бровей и нижних век, которое называется «в глазах светится ум». Между тем Натрещал с легкостью решал сложные кроссворды с использованием математических терминов и нередко обыгрывал в шахматы не самых последних рыцарей Многоугольного стола.

Закончив седлать стрекозу, Леопольд XVII нижней ногой, обутой в кованый сапог, перевернул доспех рыцаря-демона, и теплый бульон хлынул на влажную землю через забрало и суставные сочленения. Иальдабаоф с ним, все равно к тому времени, как рыцарь-паук снова наведается в эти края, бульон покроется омерзительной холодной жирной коркой или его выпьют лягушки. Уничтожив труп побежденного врага, чтобы какой-нибудь другой странствующий рыцарь не наткнулся на него и не включил в пищевую цепочку, Леопольд XVII некоторое время вслух размышлял, как поступить с боевой горгульей рыцаря-демона. Привязанная к соседнему дереву горгулья по имени Квази с независимым видом полировала когти маленькой пилочкой. Воздав должное мужеству чужого боевого животного, черный рыцарь-паук в трех местах переломил ему хребет и оставил умирать в страшных муках. Безусловно, в ближайшей деревне за дрессированную горгулью можно было выменять ведро теплого бульона, палисандровые четки или мобильный телефон, но горгулья и боевая стрекоза перемещались в физическом пространстве столь разными способами, что рыцарь с сожалением отказался от мысли забрать Квази с собой — хлопот от приобретения лишнего скакуна вышло бы куда больше, чем выгод.

Разобравшись с имуществом побежденного, Леопольд XVII взгромоздился на боевую стрекозу, тремя лапами ухватился за поводья и возгласил:

— Йа, йа, Шаб-Ниггурат!

Натрещал покорно побрел вперед. Из его шевелящихся жвал падали на землю изломанные вороньи перья.

Благополучно преодолев несколько рядов тронутой ржавчиной колючей проволоки, натянутой между бетонными надолбами, пилигрим и его верный скакун выбрались на опушку леса. Вдали на холме высились многоэтажные руины некогда знаменитого сталелитейного завода. Ныне в его полузатопленных подвалах селились енотовидные собаки, в проемах выбитых окон росла пижма, а оборудование еженощно подвергалось порче со стороны банд бродячих гремлинов. Тем не менее завод все еще жил и функционировал, старательно поддерживая остатки былой славы: время от времени в небо над руинами взмывали пятнадцатиметровые огненные языки огромных газовых горелок, порой в северной части заводской территории со скрипом поднималось во весь рост нечто огромное, серебристо-ржавое, сплошь состоящее из металлических ферм, штанг, мачт и перетяжек, и изредка доносило ветром нечеловеческие вопли мучимых узников завода, неосторожно воспользовавшихся накануне его гостеприимством.