Дашук Алена - Неповторимый Ёлочкин

– Ы-ы-й-й-а-а!!! – взвыл Пегас.

С губ его сорвались хлопья морской пены. Разлетелись в разные стороны. Остыв, тяжёлыми тучами замерли на небе. Звенящим крошевом посыпались осколки ливневой витрины. Федя зажмурился.

– Держи-и-ись!!! – донёсся до Фёдора удаляющийся визг Пшика.

Пегас мчался, разбрызгивая алмазными подковами раскалённые останки звёзд, расплёскивая Млечный Путь, гася пеной мириады ни в чём не повинных светил. Планеты, снесённые с орбит развевающимся хвостом макрокосмического хулигана, взрывались и таяли в бездонных утробах чёрных дыр.

– Ы-ы-й-й-а-а!!! – хрипел Пегас, пытаясь избавиться от впаянного в спину седока.

Крылатый изрядно подрос: пара галактик в холке, от ноздрей до крупа – галактики три. Федя успел освоиться, отважился даже приоткрыть один глаз. Он искренне сокрушался по поводу чинимого во Вселенной безобразия.

– Что ж ты беспредельничаешь, – увещевал Ёлочкин. – Совесть-то поимей! Вдруг там гуманоиды какие.

В ответ буян только таращил налитые кровью глазищи, да плавил беззащитные вселенные рвущимся из ноздрей паром.

Сколько они разоряли окрестные галактики, Федя не знал.

– Чего пристал?! – внезапно прервал покаянные мысли всадника возмущённый возглас. – Пусти, ну! Придушишь!

Ёлочкин встрепенулся. Коль пегас заговорил, укрощение можно считать свершившимся. Короткий диалог – и слуги вдохновения не могут уже обойтись без человека. Федя ослабил хватку.

– Не скинешь?

– Скинешь тебя, – огрызнулся Пегас, переходя на умеренную рысь. – А ты молодцом, удержался.

– Работа такая, – объяснил Ёлочкин. – Объезжаю вашего брата.

– Не для себя что ли?

– Мне тебя не потянуть. Талантов маловато, – признался Федя.

Пегас фыркнул.

– На мне не разбогатеешь. Непродажный я – традиция. Это кроликов разных, да ишаков втюхать можно. А я сам хозяина выбираю. Я Истинный Пегас, фамильная династия. Кстати, Феофан Аргиросович Пегас.

– Фёдор Ёлочкин, – представился всадник. – А кролики, это понятно. Кто их покупает, вряд ли с тобой сладит. Но, сам понимаешь, престиж фирмы – Истинный Пегас всё-таки.

– Хы! – самодовольно осклабился Феофан.

– Слушай, – Федя замялся – а можно… разок попробовать, каково это – вдохновение от настоящего Пегаса?

Феофан, вывернув шею, смерил своего покорителя мстительным взглядом.

– Это можно.

По стекающим каплям зацокали копыта. Пшик, поскуливая от нетерпения, подкатился под ноги величественному собрату. Лицо сидящего на Феофане хозяина пегасику не понравилось. Остекленевшие глаза, застывшая улыбка – всё говорило, что вкусил он от запретного плода, коего касаться простым смертным не рекомендовалось.

– Лошадь страшная! – отчаянно заверещал Пшик. – Что ты с ним сделал?!

– Нормально всё, отойдёт, – устало буркнул Феофан. – Истинное Вдохновение показал. Не ту ерунду, что ты подсовываешь. – Сердчишко Пшика ёкнуло. От обиды он тяпнул Феофана за непробиваемое копыто – выше не достал. Тот выпада не заметил. Посоветовал только: – Под ногами не путайся.Зашибу ненароком. – Потом обратился к оцепеневшему Фёдору. – Как смотрины наметятся, зови. Может, и приглянется кто. Да не мешкай, я ж теперь без хозяина могу и… того. Пошустрей там.

– Помню, – далёким эхом отозвался Ёлочкин.

Феофан стряхнул своего укротителя со спины и, взмахнув крыльями, неспешно полетел навстречу светлеющему небу. Пшик взвалил на себя невесомое астральное тело хозяина и поволок его к подъезду. Там, пытаясь согреться, докуривала вторую пачку сигарет физическая оболочка Феди Ёлочкина.

Изольда Яковлевна была экзотическим плодом скоротечной любви нанайского оленевода и рафинированной студентки Танечки, пылко, но мимолётно увлечённой этносом народов Крайнего Севера. Заманил Яшка таинственными сказаниями о Матери Оленихе, запутал в снежной паутине, расцвеченной лентами полярного сияния. Расписались в местном сельсовете. Но, вырванный из тундрового антуража, очарование своё оленевод растерял. Скучал, однако. Да и у бывшей студентки к фольклору интерес подтаял. Так и разбежались: Яшка обратно к олешкам, а Танечка замуж за сына профессора с мировым именем. Все остались довольны. Особенно маленькая Иза, получившая от скоропостижно усопшей связи самый весомы куш – жизнь.

Мезальянс даровал Изочке не только своеобразную внешность. Личность также получилась замысловатой. От матушки – столичная ухватистость; от батюшки -способность видеть то, что жителю мегаполиса видеть не досуг. При любом удобном случае Иза упрашивала отвезти её погостить к отцу. Там-то, в кочевых стойбищах, она и углядела крылатых лисиц, песцов и нерп. А однажды вернулась домой в сопровождении окрылённого олешка с печальными влажными глазами. В литературных кругах заговорили о феноменально талантливой девочке, пишущей мудрые притчи, веяло от которых вьюгой и вечной мерзлотой.