Мы выдвигаем предложение заменить несчастного на Сола Мендельхеймера, владельца «Райских солений Мендельхеймера». Мендельхеймер неохотно соглашается. У нас снова полный комплект. Машина продолжает вертеться.
Затем, за день до начала конкурса, обрушивается причал. По счастью, в тот момент на нем не было никого, кроме Левисона Тамаркиса, который украшал его цветочными венками. Он по-собачьи выгребает на берег, проклиная всех и вся, и уезжает, затопив Тихим океаном салон своего «студебекера» сорок восьмого года выпуска.
Мы хмурим брови в нехороших подозрениях. Словечко «коммуняки» украдкой срывается со многих губ, и мы заказываем муниципальный концертный зал. Это, конечно, не так здорово, как на свежем воздухе, но выбора нет. Лично я, будучи человеком суеверным, убежден, что над конкурсом нависло проклятие. В свое время я уже имел дело с такими проклятыми проектами, и если уж все начинает катиться под гору, с этим ничего нельзя поделать.
Этот самый конкурс, «Мисс Звездная Пыль», проклят, решил я. Тогда я не знал еще и половины правды.
На чем бишь я остановился? Ах да. Так вот, мы наконец-то дотянули до утра конкурса, причем с пятью вполне живыми судьями. День выдается дождливый. Первый раз с тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года в этот день идет дождь. Все в шоке. Судьи сидят по гостиничным номерам и жалуются на жизнь. «Отправляйтесь в концертный зал», — приказываю я им. После чего принимаюсь метаться повсюду, пытаясь все исправить.
Прежде всего, я отправляю шестнадцать автомобилей Сэмпсона с громкоговорителями наверху, и весь Лонг-Харбор узнаёт, что шоу состоится. На крышах машин представлен весь ассортимент, от мисс Эльзас-Лотарингия до мисс Питкин-авеню. Они в ярких купальных костюмах и прозрачных дождевиках. В одной руке по зонтику, другой они машут прохожим. Они смеются и делают поверх мегафонов зазывные жесты. Если все это, включая пестрые купальники, не сработает, я признаю, что все кончено, и пошлю Мэ Бушкин телеграмму, моля ее принять меня обратно.
Еще я отправляю в город расклейщиков с плакатами. Выбиваю на радио пять минут эфира и отбираю местного диктора с самым радостным голосом зазывать всех на шоу. Велю вывесить воздушный шар. «Сегодня мы узнаем, кто станет мисс Звездная Пыль!» — написано на нем. Кто-то подстреливает шар. Какой-то хулиган, думаю я.
Как бы не так.
После утра, проведенного в лихорадочном общении с публикой, я кидаюсь в концертный зал, чтобы еще раз переговорить с судьями. Замечаю, что плотники до сих пор сколачивают на сцене помост для жюри. Подсохший Левисон Тамаркис и его команда развешивают букеты. Решаю, что начать конкурс можно прямо по дороге в зал.
И вот оно.
Я вхожу в лифт и поднимаюсь наверх. Прохожу по коридору. Вхожу в комнату судей.
— Господа, — говорю я.
На этом моя речь обрывается.
Потому что они сидят, парализованные, в своих креслах, с разинутыми ртами, и таращатся на штуку посреди комнаты, на которую обращаю внимание и я.
Нижняя челюсть у меня падает прямо на «флоршеймы» [3] «Florsheim Shoes» — американская марка обуви. (Прим. ред.)
.
Тебе приходилось видеть когда-нибудь пылесос? С капустным кочаном вместо головы? В костюме? Который стоит посреди комнаты и глядит на тебя?
Так вот, приятель, мне — приходилось.
Я едва не падаю в обморок, когда он заговаривает со мной.
— Это вы здесь всем распоряжаетесь? — спрашивает он.
Я не отвечаю. У меня язык прилип к гортани. Намертво. Глаза мои вываливаются из орбит и катятся по полу. Ну, почти.
Штука вроде бы возмущена, насколько может быть возмущена капустная голова.
— Очень хорошо, — произносит он, она, оно. — Поскольку никто из присутствующих здесь, судя по всему, не в состоянии издавать членораздельные звуки, я просто объявлю, в чем суть нашего дела, и отбуду.
Нашего дела. Я чувствую, как на голове двигается кожа. Все мы так и приклеились к своим местам. Мы слушаем механический голос этой штуковины. Рта не видно. Произношение неестественное. Все равно что выслушивать монолог того торгового автомата, твердящего: «Бром-сельтерская, бром-сельтерская, бром-сельтерская».
— Этот конкурс, — сказало нечто, — кроме этой планеты, претендует и на все безвоздушное пространство.
Затем, пока он оглядывал всех нас одиноким овальным глазом, у меня кое-что забрезжило в голове. За все те годы, что я ишачил манипулятором общественных вкусов, я перевидал в действии немало примечательных индивидов.
Читать дальше