Вадим Шефнер - Записки зубовладельца

Малютка, постукивая по мостовой гранеными каблучками, шла рядом со мной и доверчиво, сквозь слезы, рассказывала мне свой анамнез. Зуб заболел у нее среди ночи оттого, что она его простудила. Дрова в этом году плохого качества, очень много осины и мало сосны и березы. У нее есть один знакомый, он обещал доставить три кубометра сосны, но никаких других вольностей она ему не разрешает.

Речь ее, несмотря на страдание, звучала, как маленький серебристый водопад, и я даже не заметил, как мы дошли до Литейного моста.

Увы, его уже развели… Мы опоздали. Но отступать было некуда. Мы решили идти к Охтинскому мосту. Путь предстоял долгий.

…Мы шли по булыжной мостовой в строгом походном порядке. В тишине белой ночи шаги наши звучали гулко и тревожно. Изредка попадавшиеся прохожие с удивлением, переходящим в остолбенение, взирали на торжественно-скорбное шествие. Впереди, держась за обе щеки, шагал Сверхмученик. За ним шли в паре Старушка и Новобрачный. Следом двигался я с Малюткой. За нами топали Бубнист и Гаванец. Четвертую пару составляли Близнецы. Брат-Пароход нес на правом плече штырь громоотвода, брат-Поросенок тащил портрет Игнатия Лойолы, доверенный ему Счастливцем. Сам Счастливец плелся в арьергарде. Все остальные покупки он нес на себе.

Он двигался тяжело, как корабль, груженный выше ватерлинии. Время от времени он вынужден был останавливаться, чтобы положить вещи на мостовую и подержаться за щеку.

Охта в те времена была малолюдным местечком. Это сейчас там высятся огромные жилмассивы, а тогда там стояли маленькие домики, разделенные садами.

Когда мы проходили мимо одного длинного забора, мы почуяли запах сена и конского навоза. Затем увидели на воротах надпись: «Контора No 9 Ленгужтранса». Мы бы спокойно прошли мимо. если бы не Старушка. Она сказала:

– Конский навоз от зубов очень пользителен, от умных людей знаю. Если к щеке конское яблоко привязать – сразу полегчает.

Навозотерапия заинтересовала почти всех. Но пугали препятствия.

– Ворота закрыты, – сказал кто-то из страдальцев. – Ночь ведь.

– А перелезть через забор можно. На то Бог руки-ноги дал, – заявила Старушка. – Надо выделить добровольцев, и пусть себе лезут на здоровье. Греха тут нет, это святое дело.

Братья-Близнецы вызвались сами, но больше никто на это святое дело выделять себя не решался. Тогда опасная Старушка указала на меня и высказалась за голосование. Меня выбрали добровольцем. Только Малютка воздержалась. Зато Сверхмученик поднял сразу обе руки.

Тут Бубнист, у которого в этот момент наступила светлая безболевая минутка, ударил в бубен и запел, приплясывая:

Но его попросили замолчать, чтобы не разбудить конюхов.

– Нас десять душ, значит, должны вы десять конских яблок достать. Никого не обидьте! – проинструктировала Старушка добровольцев.

– Мне потребны два кругляша! – заявил Сверхмученик.

– А мне не нужно ни одного, – мягко сказала Малютка. – Я боюсь испортить цвет лица.

Все посмотрели на нее с осуждением, как на вероотступницу. Но я почувствовал к Малютке еще большую симпатию.

Близнецы, согнув спины, встали у забора. Я по их плечам поднялся вверх и, ухватившись за торцы досок, подтянулся. Переметнув туловище через верх забора, я уперся ногами в поперечную доску и по очереди подтянул к себе братьев. Мы одновременно спрыгнули внутрь двора, где стояли телеги. Из конюшни доносилось сонное топтанье лошадей. Крадучись пробрались мы туда и остановились у больших распахнутых дверей. Кони спали стоя.

Надо было приступать к выполнению задания, но тут возникла неожиданная закавыка. На полу конюшни имелся конский навоз в достаточном количестве, но не в виде кругляшей. Он был рассыпчатой и даже жидкой консистенции. Мы не знали, во что его собирать и как его транспортировать через забор. Да и годится ли такой навоз для лечения: ведь речь шла только о яблоках?

Вдруг из-за угла конюшни вышла могучая пятнистая собака с большой головой. Вся ее шерсть была в сенной трухе – видно, спала где-то, а теперь учуяла нас и решила проявить оперативность. Мы замерли в неприятном ожидании. Собака степенно подошла ко мне и деловито, без лая и озлобления, укусила меня за ногу. Я подпрыгнул, но смолчал. Мне не хотелось, чтоб мой болезненный крик услыхала Малютка. С другой стороны, я воздержался от крика потому, что боялся появления сторожа. У меня было опасение, что если нас поймают, то могут припаять статью за конокрадство.