Кристина Лорен: Совершенство

И тут, как по сигналу, она высовывает голову из полуоткрытой двери и с кислым видом наблюдает за его приближением.

– Что-то незаметно, чтобы ты истекал кровью.

Он смеется:

– Я и не истекаю.

– Тогда что ты здесь делаешь?

Он следует за ней в палату, где она начинает менять постельное белье. На другой койке спит какой-то парень, которого он прежде не видел.

– Мне хотелось расспросить тебя о Люси, – шепотом говорит он.

Она бросает взгляд на спящего пациента, потом на него:

– Я так не думаю.

Мэгги подхватывает корзину с простынями и направляется в следующую палату. Колин идет следом.

– Я очень тебя прошу, – умоляет он. Голос изменяет ему на середине фразы. Она не смотрит на него. Лицо у нее каменеет, и ему становится ясно, что она возводит внутри себя стену, чтобы слезы не хлынули наружу. – Пожалуйста.

Долгая пауза, а потом:

– Почему именно сегодня?

– Потому, что я не могу ее найти.

Она смотрит на него, сузив глаза:

– Слышала, ты сделал редкую глупость. Такую, что попал в больницу. Такую, что тебе повезло, что ты вообще тут стоишь.

Колин пытается обратить все в шутку.

– Ничего нового, правда?

Мэгги явно не находит в этом ничего смешного.

– Это… Ты и раньше глупости делал, но уж это…

Он кивает, стыд и чувство вины борются в нем с неотступной необходимостью найти Люси.

– Так ты слышала подробности, э-э?

– Да тут нет никого, кто бы не слышал.

– Мэгги, ты сразу поняла, кто такая Люси. Но как, расскажи мне?

Она продолжает делать свое дело, и Колин, обогнув койку, берется за другой конец простыни и помогает натянуть на матрас.

– Чуть не умер, и хрен чему его это научило. Diy-пый ребенок, – бормочет она себе под нос.

Колин молча ждет; тут особо не поспоришь.

– Все это может закончиться только одним, Колин. Ты ведь понимаешь это, правда?

– Я не верю в это, Мэгги. Просто не могу.

– Конечно, не можешь. – Плечи у нее поникают; она вздыхает, сдаваясь. Потом выпрямляется, выглядывает в коридор и закрывает двойные двери. – Надо было мне пинками выгнать отсюда твою задницу.

Колин чувствует, как к горлу у него подкатывает волна, как щиплет глаза, но заталкивает все обратно, внутрь:

– Спасибо.

Присев на краешек кровати, она судорожно сглатывает и говорит:

– Я встретила Алана здесь, когда мне было девятнадцать. Я не всегда была правильным человеком, Колин. Была молодой и глупой, и некоторыми своими поступками я гордиться не могу. Поддерживать меня было некому, и я должна была успевать и на медицинских курсах учиться, и домашние задания делать, да плюс еще работа на полную ставку. Как раз перед тем, как я начала здесь работать, один друг заметил, что мне тяжело, и дал кое-что, ну, чтобы я лучше справлялась.

Она кладет себе на колени наволочку, теребит выбившуюся нить.

– Незадолго после этого я шла от общежития к своей машине, и он был там. Подметал тротуар, и взглянул на меня, и улыбнулся, будто радугу после грозы увидел. И я увидела его так, как не видел никто другой. Увидела эти глаза сумасшедшие, и почувствовала то, что никогда прежде не чувствовала. Он был мой; понимаешь, что я имею в виду?

Клин кивает; ему в точности известно чувство, которое она описывает.

– Нашел он именно меня потому, – продолжает она, – что была совсем одна в этой огромной школе, и мне отчаянно был кто-то нужен. Он был таким одиноким. Ни семьи, ни друзей, практически невидимка для всех остальных. Он заботился обо мне, видел, сколько у меня стресса, и понимал, почему каждый день мне необходимо что-то, чтобы продержаться до вечера.

Колин кивает; он обнаруживает, что по лицу у него слезы катятся, но это его уже не смущает.

– И когда я поняла, что он такое, – покачав головой, она издает смешок. – Когда я узнала, что он уже умер? Здесь? Что он – призрак этого места? С этим я справиться могла. Но исчезновения? Вот это меня сломало, – шепчет она. – Сколько уже нет твоей Люси?

– Двадцать четыре дня.

Она вздыхает с сомнением, качает головой:

– Двадцать четыре дня – к этому можно привыкнуть. Двадцать четыре – с этим можно жить.

В горе у Колина поднимается тошнота при мысли о хотя бы еще одном дне.

– Он исчез, потому что ты была несчастлива? – спрашивает он.

– Не знаю, почему он ушел. Я пошла на реабилитацию, и он не навестил меня ни разу. Начала употреблять опять, и вот он тут. Говорит, что все в порядке, что мне это нужно. Чуть ли не уговаривает. В первый раз он исчез на шесть дней. Во второй я не видела его сорок три. И это еще был не предел.