Клайв Баркер - Восставший из ада

Фрэнк был так поглощен разгадыванием секрета шкатулки Лемаршана, что даже не заметил, когда зазвонил колокол. Шкатулка была сконструирована настоящим мастером, знатоком своего дела, а главный секрет состоял в том, что она якобы содержала в себе чудеса, подобраться к которым было невозможно — шесть ее лакированных сторон надежно хранили тайну. Чтобы разобрать эту трехмерную головоломку, нужно было нажать на определенные точки, вот только на какие именно и в каком порядке?

Фрэнк уже сталкивался с подобными головоломками в Гонконге. Типично китайское изобретение, создание метафизического чуда из куска твердой древесины; правда, в данном случае китайская изобретательность и технический гений соединились с упрямой французской логикой. Если в разгадке головоломки и существовала система, то Фрэнк оказался бессилен ее понять. Однако после нескольких часов проб и ошибок легкое перемещение подушечек большого пальца, среднего и мизинца вдруг принесло желанный результат, раздался еле слышный щелчок, и — о, победа! — один из сегментов выдвинулся вперед.

Фрэнк тут же сделал два открытия.

Во-первых, внутренняя поверхность шкатулки была отполирована до блеска. По лаку переливалось отражение его лица — искаженное, разбитое на фрагменты. Во-вторых, этот Лемаршан, прославившийся в свое время изготовлением заводных поющих птичек, сконструировал шкатулку таким образом, что при открывании ее включался некий музыкальный механизм — вот и сейчас протренькало короткое и довольно банальное рондо.

Воодушевленный успехом, Фрэнк с энтузиазмом принялся исследовать шкатулку дальше, вскоре обнаружив новые варианты дальнейшего в нее проникновения — паз с желобком и смазанную маслом втулку, надавливание на которую позволило проникнуть чуть глубже в тайну головоломки. И с каждым новым нажатием, полуповоротом или толчком в действие приводился очередной музыкальный элемент — мелодия звучала контрапунктом, пока первоначальные ее ноты не таяли, словно бы заглушаемые резьбой.

В один из таких моментов и начал звонить колокол — мерный и мрачный звук. Он не слышал его, во всяком случае, не осознавал, что слышит. Но когда головоломка была почти разгадана и шкатулка стояла перед ним, распахнув свои зеркальные внутренности, Фрэнк вдруг ощутил, что желудок его буквально выворачивает наизнанку от боя колокола, звонившего, такое впечатление, уже целую вечность.

Он поднял голову. На несколько секунд ему показалось, что звук доносится с улицы, но он быстро отверг эту мысль. Шкатулку Лемаршана он взял в руки почти в полночь, и с тех пор миновали несколько часов — он даже не заметил, как они прошли, и ни за что бы не поверил в это, если бы не стрелки на циферблате его наручных часов. Кроме того, церкви в этом городке — как ни прискорбно для прихожан — не было вовсе, да и что за храм будет созывать на службу в такой поздний час?

Нет. Этот звук доносился откуда-то издалека, словно через ту самую все еще невидимую дверцу, которая скрывалась в чудесной шкатулке Лемаршана. Выходит, Керчер, продавший ему эту вещицу, не обманул. Фрэнк находился на пороге нового мира, страны, бесконечно далекой от той комнаты, где он сейчас сидел.

Бесконечно далекой и тем не менее столь близкой теперь.

Эта мысль заставила сердце биться быстрее. Он так предвкушал близящееся мгновение, так ждал этого мига, всеми силами воображения стараясь представить, как это будет, когда завеса приподнимется… Еще несколько секунд — и они будут здесь, те, кого Керчер называл сенобитами, теологами Ордена Гэша. Отозванные от своих экспериментов по достижению наивысшего блаженства, они, бессмертные разумом, шагнут сюда, в мир дождя и разочарований.

Всю предшествующую неделю Фрэнк не покладая рук готовил свою комнатку к их визиту. Вымыл и выскоблил голые половицы, после чего усыпал их лепестками цветов. На западной стене он соорудил нечто вроде алтаря, украшенного традиционными подношениями. Керчер подсказал ему, что должно входить в обрядовую тематику: кости, конфеты, иголки. Слева от алтаря стоял кувшин с его мочой, собранной за семь дней, — на случай, если от него потребуется жест самоосквернения. Справа — тарелка с отрезанными голубиными головами, также приготовленная по совету Керчера, который намекнул, что неплохо будет иметь ее под рукой.