Клайв Баркер - Проклятая игра

Марти смутно помнил письма, дождь, мальчишек, но тогдашнее ощущение вернулось к нему. Похороненные в том сквере чувства причиняли почти невыносимое страдание. Сейчас его воспоминания были сродни тому, о чём говорил Уайтхед. Он начал понимать слова старика о грязи и о сути вещей.

— Да, — пробормотал он.

Уайтхед взглянул на Марти.

— Возможно, — отозвался он. — В то время я был азартным человеком. Намного более азартным, чем сейчас. Война пробуждает это в тебе. Ты постоянно слышишь рассказы о том, как один счастливчик избежал смерти, потому что высморкался, а другой погиб по этой же причине. Рассказы о милости провидения и о злой судьбе. И вскоре твой взгляд на мир меняется: ты повсюду начинаешь видеть, как действует случай. Ты присматриваешься к его тайнам. Одновременно ты осознаешь двойственность и определенность фортуны. Потому что, поверь мне, есть люди, способные сотворить себе удачу. Люди, способные растереть ее в порошок. Ты сам говорил про дрожь в руках. Когда ты чувствуешь: сегодня, что бы я ни сделал, я не проиграю.

— Да…

Рассказ вернулся назад — казалось, на целый век. Старик продолжал:

— Так вот, в Варшаве я услышал о человеке, который не проиграл ни одной игры в карты.

— Ни разу? — недоверчиво переспросил Марти.

— Да, я был столь же циничен, как ты. Я считал это выдумкой, по крайней мере поначалу. Но я повсюду слышал о нем. Мне стало интересно. В общем, я решил остаться в городе — хотя, видит бог, меня там ничто не держало — и найти этого волшебника.

— А с кем он играл?

— Кажется, со всеми желающими. Некоторые говорили, что за несколько дней до появления русских он играл с нацистами. Когда в город вошла Красная армия, он не уехал.

— Но зачем играть посреди пустоты? Там ведь не могло быть больших денег.

— Практически нет. Русские ставили на кон пайки и сапоги.

— Так для чего же?

— Вот это меня и занимало. Я не мог понять. Да и не верил, что он всегда побеждает, даже если он отличный игрок.

— Я не могу представить, как он находил желающих сыграть.

— Всегда есть кто-то, кто надеется победить чемпиона. Я был таким. Я захотел найти его и убедиться, что эти рассказы — чепуха. Они оскорбляли мое чувство реальности, если хочешь. Я бродил по городу и искал его. Наконец я нашел солдата, который играл с ним и, конечно же, проиграл. Лейтенант Константин Васильев.

— А картежник… как его звали?

— Полагаю, ты знаешь… — ответил Уайтхед.

— Да, — ответил Марти после небольшой паузы. — Кстати, я же видел его. В клубе Билла.

— Когда это случилось?

— Когда я покупал костюм. Вы велели мне сыграть на оставшиеся деньги.

— Мамолиан был в «Академии»? И он играл?

— Нет. Кажется, он никогда не играет.

— Я пытался сыграть с ним, когда он в последний раз приходил сюда, но он не стал.

— А в Варшаве? Там вы играли с ним?

— О да. Чего он и ждал. Теперь я хорошо это понимаю. Долгие годы я делал вид, будто, все в моих руках, понимаешь? Будто я сам отправился к нему и выиграл благодаря своему умению…

— Так вы выиграли? — воскликнул Марти.

— Конечно, выиграл. Но он поддался мне. Это был его способ совратить меня. Для полной иллюзии он сделал так, чтобы игра казалась сложной, но я был слишком поглощен собой и даже не допускал возможности, что он проиграл намеренно. Зачем ему делать это? Я не видел причин.

— Почему он позволил вам выиграть?

— Я сказал тебе: совращение.

— Вы имеете в виду, что он хотел переспать с вами?

Уайтхед вяло пожал плечами.

— Возможно, да. — Эта мысль, похоже, позабавила старика; тщеславие озарило его лицо. — Да, наверное, я мог привлечь его. — Затем улыбка померкла — Но секс — это ничто, правда? Когда ты уже обладаешь кем-то, совокупление становится рутиной. То, чего он хотел от меня, гораздо глубже и долговечнее любого физического акта.

— Вы всегда выигрывали, когда играли с ним?

— Я никогда больше не играл с ним, это был единственный раз. Я знаю, это звучит неправдоподобно. Он был игроком, как и я. Но я уже сказал тебе: его интересовали не сами карты, а пари.

— Это была проверка?

— Да. Он хотел увидеть, чего я стою. Гожусь ли я на то, чтобы создать империю. Когда после войны Европу начали отстраивать заново, он говорил, что настоящих европейцев больше не осталось, что все они дождались своего Холокоста, а он — последний в роду. Я верил ему, слушал его разговоры об империях и традициях. Он ослепил меня. Самый культурный, самый убедительный, самый проницательный человек из всех, кого я встречал раньше, да и позже. — Уайтхед полностью погрузился в прошлое, завороженный воспоминаниями. — Сейчас осталась одна оболочка. Ты не можешь представить себе, какое он производил впечатление! Он мог стать кем угодно или сделать что угодно, если задавался целью. Однажды я спросил его: зачем он тратит время на таких, как я, почему не хочет заняться политикой, чтобы применить всю свою мощь и получить реальную власть? В ответ он посмотрел на меня и произнес: «Это уже было». Сначала я думал, что он говорит о предсказуемости жизни. Но он имел в виду кое-что другое. Мне кажется, он хотел сказать, что уже был этими людьми и делал эти вещи.