Клайв Баркер: Проклятая игра

Кэрис этого никогда не узнать. Действие началось во второй раз и не будет отложено. Оружие скользнуло вниз и одним ударом отсекло голову. Она свисала на нескольких лоскутьях кожи, носом к груди, пока еще два удара не отделили ее. Голова скатилась по ногам Европейца и замерла около Тома. Парень отшвырнул ее прочь.

Мамолиан не издал ни звука Только когда артерии обезглавленного туловища откупорились, вместе с кровью из раны вышел неясный шум; казалось, каждая пора сочилась жалобами. Вслед за звуками из тела вылетели дымные призраки невообразимых форм; они поднимались вверх, как пар. Скорбные видения проступали и таяли в воздухе: мечты, сны или, может быть, воспоминания. Теперь они слились воедино. Впрочем, так было всегда. Он вышел из слухов; легендарный, неуловимый, само имя его было ложью. Какая теперь разница, если его жизнь, испаряющаяся в пустоту, станет выдумкой?

Брир, все еще не удовлетворенный, принялся кромсать открытую рану на шее трупа, а затем и дальше, пытаясь расчленить врага на мелкие кусочки. Рука была полностью отрублена; Брир подобрал ее и отделил ладонь от запястья, предплечье от плеча. Комната, почти безмятежная во время казни, быстро превратилась в скотобойню.

Марти доковылял до двери как раз в тот миг, когда Брир отрывал руку Мамолиана.

— Смотрите, кто пришел! — закричал американец и поднял бокал с водкой Уайтхеда, приветствуя кровавую баню.

Марти наблюдал за резней, не отводя взгляда. Все кончено. Европеец мертв. Его голова валялась под окном и казалась слишком маленькой, недоразвитой.

Кэрис, распластавшаяся у стены рядом с дверью, схватила Марти за руку.

— Папа? — спросила она. — Что с ним?

Когда она заговорила, труп Мамолиана, стоявший на коленях, рухнул вперед. Исходившие из него призраки исчезли, гул стих. Лишь черная кровь лилась из ран. Брир про должал работу и двумя взмахами вспорол живот. Из порванного мочевого пузыря хлынул фонтан мочи.

Кэрис выскочила из комнаты, не в силах справиться с отвращением. Марти продержался чуть дольше. Последняя картина, представшая ему, прежде чем он последовал за Кэрис: Брир держит голову за волосы, как некий экзотический фрукт, и наносит ей боковые порезы.

В коридоре Кэрис села на корточки рядом с отцом; Марти примостился около нее. Она поглаживала щеку старика.

— Папа?

Уайтхед не умер, но и не выжил. Его пульс трепетал, не более того. Глаза были закрыты.

— Бесполезно… — сказал Марти, когда Кэрис затрясла старика за плечо. — Он практически мертв.

В комнате Чад зашелся в приступе хохота. Очевидно, сцена бойни поднялась на новые высоты абсурда.

— Я не хочу оставаться здесь, когда ему наскучит его занятие, — сказал Марти.

Кэрис не шелохнулась.

— Мы ничего не можем сделать для старика, — добавил он.

Она взглянула на него, не в силах сделать выбор.

— Его нет, Кэрис. И нам пора уходить.

В разделочной воцарилось молчание. Это хуже, чем смех или звуки работы Брира.

— Нельзя больше ждать, — сказал Марти.

Он рывком поднял Кэрис на ноги и подтолкнул к выходу. Она тихо выругалась.

Когда они скользнули вниз по лестнице, где-то наверху блондин снова зааплодировал.

Мертвец трудился достаточно долго. Движение на трассе давным-давно затихло, лишь изредка рокотали моторы одиноких дальнобойщиков, державших путь на север. Брир их не слышал. Слух он давно потерял, а зрение, когда-то весьма острое, едва различало следы резни вокруг него. Когда и зрение померкло, осталось осязание. С его помощью он завершил свое предназначение, измельчив тело Европейца так, что отличить одну часть тела от другой стало невозможно.

Чад устал от представления задолго до кульминации. Он чиркнул спичкой о каблук, закурил вторую сигару и вышел пройтись, чтобы узнать, как там дела. Девушка ушла, герой тоже.

«Храни их бог», — подумал он.

Старик по-прежнему лежал на полу, сжимая пистолет, который он каким-то образом вернул себе, пока шла расправа. Его пальцы подрагивали. Чад вернулся обратно в кровавую комнату, где Брир стоял на коленях среди ошметков мяса и разбросанных карт, и поднял с пола Тома. Тот был в прострации, его губы почти посинели, и понадобились длительные уговоры, чтобы добиться от него каких-либо действий. Но Чад был прирожденным проповедником, и краткий разговор вернул Тому прежний энтузиазм.

— Нам сейчас все под силу, понимаешь? Мы прошли крещение. Мы видели все, правда? И в целом мире нет ничего, чем дьявол мог бы победить нас. Потому что мы были здесь. Ведь мы же были здесь?