Он перевел глаза на дверь, вспоминая проклятых на площади Мурановского. Кэрис уже там? В плену дерева, в жадных объятиях Васильева? Губы старика затряслись.
— Нельзя… позволить ему заполучить ее, мой мальчик, — выговорил он. — Ты слышишь меня? Не дай ему заполучить ее.
Марти с трудом собирал свои ощущения воедино. Уайтхед полагает, будто он способен проникнуть внутрь Мамолиана и вернуть Кэрис? Это невозможно.
— Я не могу, — сказал Марти.
Старик почувствовал отвращение и отпустил Марти с таким видом, будто дотронулся до экскрементов. Исполненный боли, он отвернулся.
Марти взглянул на игровую комнату. Через щель в двери он видел, что Мамолиан шагнул к новому гостю — без сомнения, то был Пожиратель Лезвий. Облик Европейца выдавал его слабость. Кэрис лежала рядом, лицо ее застыло, кожа блестела. Марти был не в силах ей помочь. Почему Папа не позволяет ему убежать отсюда и скрыться в ночи? Он ничего не может сделать!
А если он сумеет сбежать, спрятаться и зализать раны, избавится ли он когда-нибудь от липкого пота своей трусости? Этот момент — дороги, расходящиеся снова и снова, — будет вечно сниться ему. Марти оглянулся на Папу. Уайтхед не подавал признаков жизни, только губы его слабо шевелились.
— Вытащи ее, — все еще твердил он, и этот катехизис будет повторяться до тех пор, пока старик не испустит последний вздох. — Вытащи ее. Вытащи ее.
Марти однажды просил Кэрис о чем-то подобном: войти в логово безумца, вернуться оттуда и рассказать обо всем, что увидела. Откажется ли он теперь вернуть ей долг?
— Вытащи ее. Вытащи ее.
Слова Папы таяли с каждым ударом его слабеющего сердца. Возможно, еще оставался шанс освободить Кэрис из потока энергий Мамолиана. А если нет, не слишком ли это жестоко — умереть при попытке вызволить ее, завершить расходящиеся пути и обратить удачу в прах?
Но как? Он попытался вспомнить действия Кэрис, однако ее ритуал был слишком сложным — мытье, молчание; вряд ли удастся проделать это, пока не изменятся обстоятельства. Единственную надежду внушал вид его окровавленной рубашки: по дороге сюда Марти почувствовал, что Кэрис сломала некий барьер в его голове, и нанесенная ею травма останется навсегда. Возможно, его разум сумеет пройти через этот пролом, если устремится за Кэрис так же целенаправленно, как она сама преследовала Марти.
Он закрыл глаза, чтобы избавиться от образов коридора, Уайтхеда и тела, лежавшего у ног Европейца «Зрение — это ловушка», — сказала однажды Кэрис. Как и усилие. Он должен просто отпустить себя. Позволить инстинкту и воображению перенести его туда, куда не могут добраться чувства и интеллект.
Марти выбросил из головы все мрачные представления о мертвом теле девушки и без усилий представил себе живую и улыбающуюся Кэрис. Он называл ее имя, и она являлась ему такой, какой он видел ее десятки раз, — смеющейся, обнаженной, задумчивой, сокрушенной. Он не задерживался на деталях, оставляя самое необходимое: ее присутствие в раскалывающейся от боли голове.
Он думал о Кэрис. Рана открылась и причиняла боль. Кровь текла из открытого рта, но он почти не ощущал этого. Его состояние непрерывно изменялось. Он ощутил, что выскальзывает из своего тела. Оно было лишним — пустая материя. Простота происходящего поражала, беспокойство вызывала лишь стремительность событий: он должен контролировать возбуждение, чтобы не потерять осмотрительности и не выдать себя.
Он ничего не видел и не слышал. Структура, в которой он двигался — да и двигался ли вообще? — не поддавалась описанию. У него не было доказательств, он не сомневался, что отделился от тела. Оно осталось вне его, под ним; сброшенная раковина. Впереди ждала Кэрис. Ему нужно вообразить дорогу к ней.
И как только он подумал, что может насладиться удивительным путешествием, перед ним раскрылся ад…
Мамолиан был слишком поглощен Пожирателем Лезвий и не заметил, как Марти вломился в него. Брир торопливо шагнул вперед, поднял мачете и занес руку для удара. Европеец отступил и увернулся, но Брир с изумительной быстротой сделал второй выпад, и на сей раз, скорее случайно, чем умышленно, мачете скользнуло по руке Мамолиана и прорезало рукав его серого костюма.
— Чад, — произнес Европеец, не отводя глаз от Брира.
— Да? — отозвался блондин, прислонившийся к стене в небрежной позе героя; он нашел коробку сигар Уайтхеда, прикарманил несколько из них и закурил одну. Выпустив облако плотного синего дыма, Чад взглянул на гладиаторов сквозь алкогольную пелену. — Чего ты хочешь?
Читать дальше