Клайв Баркер - Проклятая игра

Еще там были звуки. Не громкие; край, куда она попала, вынес слишком мною страданий и разрушений, чтобы кричать. Жизнь почти ушла оттуда. Под ногами валялись тела, так жутко обезображенные, будто они упали с неба.

Оружие, лошади, повозки. Она видела их как сквозь пелену ослепительного пожара, и каждый образ вспыхивал только раз. За секунду темноты между двумя вспышками картина полностью менялась. Только что Кэрис стояла на пустой дороге, а рядом кричала обнаженная девушка. В следующий миг она уже глядела с холма вниз на выжженную равнину, разглядывая ее урывками сквозь клубы дыма. Потом перед ней предстало серебряное тело березы — и вот его уже нет. Руины и лежащий на земле обезглавленный человек мелькнули и исчезли. Но огоньки оставались где-то рядом; сажа и крики в горящем воздухе, ощущение безнадежного движения по кругу. Она чувствовала, что сцены бесконечно сменяют друг друга — то тихий пейзаж, то жестокий кошмар, — и у нее не хватит времени понять эти образы.

Затем огоньки пропали так же резко, как исчезли первые фигуры, и вокруг опять воцарилась тьма.

— Где ты? — Голос Марти нашел ее.

Он был так встревожен, что она ответила:

— Я почти труп, — сказала она совершенно спокойно.

— Кэрис? — Марти боялся, что ее имя пробудит Мамолиана, но он должен был понять, говорит она сама с собой или с ним.

— Не Кэрис, — ответила она.

Марти показалось, что ее рот изменился, губы стали тоньше. Это рот Мамолиана, а не ее.

Она подняла руку с колен, будто хотела коснуться своего лица.

— Почти труп, — произнесла она снова, — Битва проиграна, ты видишь. Проиграна целая проклятая война…

— Какая война?

— Та, что проиграна с самого начала. Но это не важно, да? Подыщу себе другую войну. Всегда есть какая-нибудь война.

— Кто ты?

Кэрис нахмурилась.

— Что тебе до того? — огрызнулась она. — Не твое дело.

— Да, это не важно, — кивнул Марти. Он боялся быть слишком настойчивым.

Но на его вопрос ответил шепот:

— Меня зовут Мамолиан. Я сержант третьего фузильерского полка. Вернее, я был сержантом.

— Не сейчас?

— Нет, не сейчас. Сейчас я никто. В такие времена безопаснее быть никем, не правда ли?

Тон был пугающе непринужденный, как будто Европеец точно знал, что случилось, и решил поговорить с Марти через Кэрис. Может быть, это новая игра? Мамолиан продолжал:

— Я так старался избежать неприятностей… Я трус, ты же видишь? И всегда был таким. Терпеть не могу вида крови.

Он засмеялся внутри Кэрис — грубым мужским смехом.

— Ты просто человек? — спросил Марти.

Он не мог поверить в это. Неужели в мозгу Европейца прячется не дьявол, а какой-то полусумасшедший сержант, потерявшийся на поле сражения?

— Просто человек? — повторил он.

— А ты чего хотел? Кем еще мне быть? — ответил сержант быстро, как молния. — К вашим услугам Все, что угодно, только вытащи меня из этого дерьма.

— С кем, по-твоему, ты говоришь?

Сержант озадаченно нахмурил лицо Кэрис.

— Я теряю разум, — произнес он горестно. — Я говорил сам с собой столько дней. Никто не выжил, ты видишь? Третий смели. И четвертый. И пятый. Все ушли в преисподнюю! — Он остановился, лицо сложилось в гримасу. — Не с кем сыграть в карты, черт возьми. Не могу же я играть с мертвецами, а? У них нет ничего, что мне нужно… — Голос стал удаляться.

— Какой сегодня день?

— Какое-то там октября, — вернулся сержант. — Я потерял чувство времени. Ночами дьявольски холодно. Да, должно быть, сейчас уже октябрь. Вчера был ветер со снегом. Или это позавчера?

— А какой год?

Сержант расхохотался.

— Я еще не настолько плох, чтобы забыть, — сказал он. — Сейчас тысяча восемьсот одиннадцатый. Точно. Мне будет тридцать два девятого ноября. И старше сорока я не выгляжу.

Тысяча восемьсот одиннадцатый. Если сержант говорит правду, Мамолиану уже двести лет.

— Ты уверен? — спросил Марти. — Тысяча восемьсот одиннадцатый, ты в этом уверен?

— Заткнись! — прозвучал ответ.

— Что такое?

— Неприятности.

Кэрис прижала руки к груди, ощутив некое давление. Она чувствовала, как что-то ее окружило, но не могла понять, что это. Пустая дорога мгновенно исчезла, и теперь она ощущала себя лежащей внизу, во мраке. Здесь было теплее, чем на дороге, но тепло было неприятным. Пахло гнилью. Она несколько раз сплюнула, чтобы избавиться от неприятного привкуса. Где она, бога ради?!

Она услыхала приближающийся стук копыт. Звук был приглушен, но он заставил ее — вернее, того человека, в котором она находилась, — сильно встревожиться. Справа кто-то застонал.