Энн Райс - Дар волка. Дилогия (ЛП)

Джим наверняка видел терпеливо дожидавшегося брата, но не торопился. И, прежде чем они остались наедине, прошло добрых двадцать минут. Во дворе было холодно и сыро, но Ройбена это не тревожило. Когда он в конце концов обнял Джима, тот радостно улыбнулся брату.

— Очень рад, что ты смог выбраться, — сказал он. — Знаешь, когда я посылал тебе сообщение, как-то не сообразил, что тебе нужно целых четыре часа, чтобы добраться сюда. Забыл, что ты не можешь прыгнуть в монорельс и спокойно спать до самого вокзала.

— Шутишь? — осведомился Ройбен. — Мы из-за тебя чуть с ума не посходили!

— Лучше скажи, каким образом Элтрам сумел меня разыскать. Я забился в лесную глушь неподалеку от долины Кармил, отыскал маленькую буддистскую обитель, где даже телефона нет.

— Ладно, когда-нибудь расскажу тебе про Элтрама, — ответил Ройбен. — Ну, а сейчас я так рад твоему возвращению, что даже выразить не могу. Если даже мама места себе не находила, можешь представить себе, что делалось со мною.

— Так Элтрам мне и сказал. Я что-то не сообразил, что вы будете волноваться. Но, Ройбен, мне было необходимо время, чтобы подумать.

— Это я понимаю и вижу, что с тобою все в порядке. Это я понял, как только сел на скамейку. Но все остальные тоже очень хотят в этом убедиться.

— Да, Ройбен, со мною все в порядке, — ответил Джим. — Но мне придется покинуть священство. — Он сказал это очень просто, без всяких эмоций, без малейшего драматизма. Это неизбежно.

— Нет!..

— Подожди. Сначала выслушай меня, а потом начинай спорить. Причины никто и никогда не узнает, но тебе-то она известна, и я хочу, чтобы ты хранил эту тайну так же, как я храню твою.

— Джим…

— Ройбен, нельзя быть убийцей и оставаться священником, — спокойно, но решительно перебил его Джим. — Невозможно. Когда-то меня посвятили в сан, несмотря на то что я сделал с Лоррейн — я тебе рассказывал. Но, когда я избил Лоррейн, я был запойным пьяницей — какое-никакое, но оправдание. Отнюдь не серьезное и не уважительное, но все-таки. То, что я сделал с младенцем, не было хладнокровным умышленным убийством. Это был другой грех, тяжкий, но не хладнокровное убийство, нет. — Он немного помолчал, а потом продолжил, понизив голос и склонившись к Ройбену: — А вот на этот раз у меня нет никакого оправдания. Ройбен, я прямо попросил тебя убить Фултона Блэнкеншипа и его бандитов, сказал, где его найти, дал тебе карту.

— Джим, ты не убийца, а этот человек…

— Постой. Нужно повидаться с мамой. И что-то придумать насчет того, где я был. А ты дай мне слово: не говори ей ни слова о том, что произошло, до конца дней своих. Я храню твою тайну, как того требует обет, а ты должен хранить мою.

— Конечно, — ответил Ройбен. — Мог бы и не говорить об этом!

— На этой неделе я посещу архиепископа и объясню, почему прошу освободить меня от сана. А потом в положенное время об этом известят официально. Я, конечно, не могу рассказать ему все о том, каким образом Блэнкеншип и его компания покинули этот мир, но в этом и нет необходимости. Достаточно будет сказать, что очень этого хотел, говорил другим, что я этого хочу, и просил помощи. А больше я ничего не скажу. Могу сказать, что послал людей, чтобы они расправились с Фултоном Блэнкеншипом, и что эти люди не имели отношения к правоохранительным органам. Но скажу я это на исповеди, так что он будет иметь право пользоваться полученной информацией, но не сможет никому ее передать.

Ройбен вздохнул.

— Джим, они же приговорили тебя к смерти. Они могли убить твоих родных!

— Ройбен, все это я знаю. Я вовсе не такой толстокожий, каким ты, может быть, меня считаешь. Я видел, как израненного священника выносили на носилках из моей квартиры. А только что перед этим видел тело убитого ими подростка. Ройбен, я тебе уже не раз говорил, что я не святой. Но я и не лжец.

— А что, если архиепископ неправильно тебя поймет, решит, что ты нанял убийц или еще что-то в этом роде, и сообщит в полицию?

— Такого он не сделает, — ответил Джим. — Уж в этом-то убедить я смогу. Я скажу ему правду. Но не всю правду. Я знаю, что нужно сделать. — Он улыбнулся. Хотя он держался бодро и разговаривал почти весело, во всем его облике проглядывало смирение. — Но если случится чудо и он предложит мне остаться, то что ж, я останусь. Ведь я хочу именно этого — остаться, работать здесь, как я работал многие годы, здесь искупать свои грехи. Но сомневаюсь, что такое случится. Вряд ли такое возможно.

Вдруг он умолк и, сунув руку во внутренний карман, достал телефон.