Внутренние карманы так же оказались пусты. Разозленная на себя, на умершего от голода мужчину, на немцев, на войну, на весь белый свет и все, что было в нем, Светлана отступила. Руки тряслись крупной дрожью, в глазах плыло. Казалось, еще мгновение — и она упадет, рядом с мертвецом, тихо рыдая от собственного бессилия, от отчаяния и злости. Но нет — устояла. Дрожь прошла, дыхание стало ровнее, звон в ушах постепенно утих.
— Голод ослабил людей, лишил всякой способности противиться смерти. Смерть стала избавлением, — чужой голос заставил Светлану вздрогнуть. Кровь бешено застучала в висках, ноги задрожали и стали подкашиваться. Медленно она обернулась. В нескольких шагах от нее стоял средних лет мужчина. Лицо его было абсолютно неподвижным, словно высеченным из камня.
— Они словно не умирают, а засыпают. А те, кто еще жив, не обращают на это никакого внимания. Смерть стоит за каждым углом, привычная и нестрашная. К ней стали равнодушными. Зачем волноваться? Не сегодня, так завтра, та же участь ждет и тебя.
Мужчина отличался от большинства людей, которые в последние месяцы встречались Светлане. Голод будто не заинтересовался им, лишь скользнул взглядом, как по очередному замершему трупу. Нет, он тоже был худым и бледным, со впавшими щеками, почерневшей кожей вокруг глаз, выпирающими, как у скелета, зубами… но его взгляд… в нем не было того тупого безразличия, той мрачной тоски, присущей пленникам осажденного города.
— Вы кто? — спросила Светлана, про себя удивившись глупости и неуместности вопроса.
Мужчина не смутился.
— Меня зовут Натан Голод. А вас, позвольте поинтересоваться?
— Светлана… Киряева Светлана Ивановна.
— Чудесное имя. — Положенной при простом комплементе улыбки на лице человека с жуткой фамилией не появилось. — Вы хотите есть? Впрочем, какая глупость, — конечно, хотите. Спрошу так: вы не составите мне компанию? Я собираюсь позавтракать и сегодня не хочу делать это в одиночестве.
Светлана напряглась, по коже пробежал мороз.
— У меня ничего нет. Совсем нет…
Голод слегка склонил голову на бок.
— А с чего вы взяли, что мне что-то нужно? Я не спекулянт. И не развратник, если вы, не дай Бог, подумали об этом.
— Подумала?.. — Светлана смутилась, опустив взгляд. — Нет, я… просто… ваше предложение… это очень странно…
— Странно, что в городе, где от истощения ежедневно умирает почти тысяча человек, вас приглашают на завтрак? Хм-м, действительно странно. Вы можете отказаться. Я пойму.
И он отвернулся, оглядев равнодушным взглядом пустую улицу. Снег с черными опаленными проплешинами, обугленные остовы домов, слепые провалы выбитых окон — привычный и жуткий пейзаж.
Светлана поежилась. Господи, как холодно! Мороз проникал сквозь одежду, сквозь кожу, мясо. Впивался прямо в кости и без того стылые, точно сосульки. Еще и этот мужчина. Страшно пойти с ним, но страшнее ответить: «спасибо, но я не могу…» Физически невозможно было произнести такие слова, тело просто не даст сделать этого. Пища — единственное, что было по-настоящему важно, реально и ощутимо сейчас. Любая опасность: угроза смерти, насилия, унижения, была всего лишь миражом, блеклым и нереальным.
— На что сейчас похож каждый новый день? — снова заговорил мужчина в пальто и ушанке. Он продолжал смотреть в сторону. — На очень длинную, ледяную ночь, которая все не кончается. Вы не находите? Но в этой тьме есть жизнь, борьба, преодоление. Забудьте о трупах в прорубях, о канализационных стоках, выходящих в Фонтанку, о гигантских наледях вокруг труб, из которых беспрестанно, льется вода. Подумайте о теплоте кружки. Вам не нужно нести тяжелое ведро — лишь представить поднимающийся над кипятком пар. Подумайте об этом, а потом — о сытном завтраке.
Завтрак… это слово давно потеряло смысл. Хлеб либо был, либо нет. Слишком мало, чтобы делить. Сушеные картофельные очистки кончились в декабре… Воспоминание о любой другой пище сморщилось до серого пятнышка, как улица в круглой дырочке, отогретой дыханием на замороженном стекле. Вспоминать и не хотелось — бессмысленно, больно.
Светлана припомнила другое. Визит управдома, человека с грязным полотенцем вместо шарфа, который в обмен на килограмм хлеба предлагал записать на нее соседскую комнату. «Как можно? Люди вернутся!» — возмутилась тогда Светлана. Управдом глубже затолкал полотенце за воротник: «Никто не вернется».
— А далеко идти? — робко спросила женщина.
— Тут близко. Угол Маяковского и Рылеева.
Читать дальше