Джозеф Д’Лейси - DARKER - Рассказы (2011-2015)

А что же La Luna? Некоторые поговаривают, что она возвращается на виллу каждый год, в полнолуние, когда была убита. Говорят, герцог своими руками похоронил ее в саду, там, куда когда-то выходили окна ее комнаты. Ей не были отпущены грехи, и поэтому ее нельзя было хоронить в частоколе церкви. Вот почему она не может обрести мирный сон — non è vero [261] Не так ли? (итал.) ? Я не знаю, правдива ли эта история, но так ее рассказывают, синьоры. А вот поезд до Неаполя. Ah, grazie! Signori, grazie tanto! A rivederci! Signori, a rivederci!

Перевод Артема Агеева

В красном углу, под образами, сидит на лавке деревенская кликуша. Бесы говорят сквозь нее, предрекают будущее, наводят порчу. Изгнать их берутся старый монах-экзорцист и его ученик — но во тьме прошлого скрываются тайны, способные им помешать…

DARKER. № 2 февраль 2015

Старуха сидела в красном углу, прямо под образами. Впрочем, это только в первые несколько мгновений показалась она Игнату старухой. Когда глаза его привыкли к полумраку, стало ясно, что до старости ей еще далеко — обычная, средних лет баба, неприятно полная и рано поседевшая, облаченная в грязную исподнюю рубаху и не менее грязную душегрейку. Она взгромоздилась на лавку с ногами, опустила голову меж коленей и смотрела на вошедших мутными глазами, по-совиному круглыми и пустыми.

Дед тоже не сводил взгляда с кликуши. Он стоял посреди горницы, ссутулившись, как обычно, чуть наклонив голову на бок. Не было в его позе ни малейшего напряжения — так человек изучает пусть и важную, но привычную, рутинную работу, которую предстоит сделать: дыру, например, в крыше залатать или сено в стог собрать. Неспешно оценивает, обдумывает, примеривается, с какого края сподручнее подступиться.

Сам Игнат, конечно, боялся. Хоть и думалось прежде, будто после того, что довелось увидеть в старой церквушке на берегу возле Работок, страху куда сложнее станет находить дорогу в его сердце, а все одно — подрагивают колени, и под ребрами похолодело, и пальцы вцепились в штанину так, что клещами не оторвать. Он переводил взгляд со старухи на деда и обратно, в любой момент готовый броситься к выходу.

— Ну! — первым молчание нарушило существо на лавке. — Спрашивай, коли пришел!

Голос был не женский, но и не мужской. Сиплый, неестественно низкий, он выходил изо рта, полного длинных желтых зубов, но рождался, похоже, вовсе не в горле, а гораздо глубже. Словно что-то внутри этого обрюзгшего тела лепило слова из голода и безумия, а затем выталкивало их наружу одно за другим.

— Не волнуйся, спрошу, — сказал дед, прищурившись. — Только как мне тебя называть?

— Кузьмой зови, — прохрипело в ответ. — Кузьма Удавленник я.

— А по чину кто?

— Чин мой невысок, но уж не ниже поручика.

— Хорошо, Кузьма. А откуда ты взялся? Кто тебя посадил?

— Не скажу, — лицо одержимой исказилось ухмылкой. — Не скажу! Батюшка-благодетель без имени ехал на повозке, утопленниками да удавленниками запряженной, и меня сюда закинул. А кто его попросил об этом, да что взамен отдал — не скажу.

— Давно это случилось?

— Давнехонько, — вздох звучал совсем по-женски, устало и отрешенно. — Много лет минуло. Отдыхал я сперва, отсыпался да отъедался, а теперь скучно мне стало.

— А раньше сидел в ком?

— Сиживал. Все по девкам обычно, но, бывало, и мужичков мне поручали. Однажды даже инок достался. Эх, и воевали мы с ним! Тут спокойнее.

— Один ты там?

— Почему один? Нет, у меня тут цельное хозяйство. И собака есть, и кошка, и кукушка. Змея есть.

Прежде, чем дед успел что-либо сказать, кликуша запрокинула голову, широко распахнув рот. Из этой черной ямы послышалось шипение. Негромкое, но отчетливое посреди сплошной тишины. Игнат моргнул от неожиданности, и в этот момент почудилось ему, будто там, между зубов, и вправду мелькнула треугольная голова гадюки с крохотным раздвоенным языком. Мелькнула — и скрылась тут же, словно устрашившись тусклого света. Кликуша захлопнула пасть, снова заулыбалась: