Мне не пришло в голову ничего другого, кроме:
— Похоже, мы последние.
— Как всегда. Составишь мне конкуренцию, Экранище?
Я вылез из кабины и встал на парковке, тупо моргая. Быстро остывающий воздух заставил мои стиснутые зубы разжаться, чуть разогнал мертвую апатию. Кончики пальцев начало покалывать, потом жечь, как после катания на санках в мороз. Я пытался вспомнить, где оставил свою машину — неужели это было сегодня? — когда распахнулась дверца трейлера, и на меня вытаращились рыбьи глаза Джейбо. Я замер.
— Макс?
Он вышел во двор. На нем были шорты в цветочек. Может, все работники компании ночевали прямо здесь. В фургонах. В холодильниках, они же гробы.
— Хорошо провел день, сынок? Многому научился?
— Устал, — выдавил я, не отрывая от него взгляда, прислушиваясь, не крадется ли сзади Рэнди, чтобы зажать меня в капкан.
— Рэнди чокнутый. — Джейбо улыбнулся. — Такой работы от тебя никто не требует. Но я подумал, тебе будет в радость поучиться у лучшего из нас. Нравятся мои клоуны?
Переборов желание взглянуть на ближайшего, я покачал головой.
Улыбка Джейбо стала шире.
— Но таких не забудешь, уж этого не отнять. Я как их увидел, сразу понял — они будут нашей эмблемой, нашей подписью.
— Лу-Боб. Да?
— Ты бывал у Лу-Боба? Ну вот видишь, я знал. У нас случайных людей не бывает. Я искал у него ремни и шланги для этих крошек. — Он обвел культей фургоны. — И клоуны валялись просто так, грудой. Я спросил, что это, а он такой: «Проект. Неудавшийся». Слышал, как он разговаривает?
Я опять покачал головой и посмотрел на машину Рэнди, но не увидел никаких признаков его присутствия, только открытую пассажирскую дверцу. Джейбо подошел еще на шажок.
— Да мало кто слышал. Я всю кучу за полсотни взял.
Слева, в самом конце ряда, сам собой раскрылся клоун, или его так и оставили. В тени и с такого расстояния его лица было не разглядеть, но он весь подрагивал, будто пугало на соленом морском бризе.
— До скорого, — услышал я собственный голос.
— До завтра. Да ведь?
Я молча развернулся, ожидая услышать топот или щелчок автоматного предохранителя, и побрел в направлении улицы. У самых ворот со стороны фургона Рэнди послышался глухой стук, я против воли оглянулся и увидел его лицо за лобовым стеклом. Заметив это, здоровяк прижал к окну гориллью лапу и растопырил пальцы. Помахал мне. Я сел в свою машину и поехал домой.
Я прошел на цыпочках полкрыльца, прежде чем вспомнил, что мать так просто уже не разбудишь. Сделал себе сэндвич с тунцом и съел треть, представляя прощальный жест Рэнди, его широкую добродушную улыбку. Дом теперь казался еще более пустым, чем весь последний месяц, даже запах отца выветрился из стен. После матери никаких запахов не осталось — ни призрачных, ни иных. Я забрался в кровать и, чудо из чудес, проспал до начала пятого — и тогда проснулся, учащенно дыша.
Перекатившись на живот, я свернулся гусеницей и десять минут лежал в кромешной панике, но потом заставил себя немного успокоиться и начал думать.
Судя по всему, у меня было три варианта. Я мог встать, примкнуть к Джейбо, Рэнди и прочей шайке, распространять по округу Сан-Диего радость, мороженое и мороженое ; в моей жизни появится сотня-другая человек, которые будут кидаться мне навстречу и здороваться по имени, едва завидев меня, и за пару месяцев я сделаю столько денег, сколько мама зарабатывала за десять лет. Я мог позвонить в полицию и молиться, чтобы эти ребята поймали и арестовали всех сотрудников «Солнечного Клоуна», а потом провести остаток дней с надеждой, что никто из них никогда не выйдет на свободу. Или же мог ничего не предпринимать, просто затаиться в тумане вместе с лошадьми и надеяться, что Джейбо истолкует мое — и полицейских — отсутствие верно, как негласный договор, «меня не спрашивают — я не говорю».
Вместо того чтобы выбирать, я заболел.
Первые несколько часов я думал, что симулирую, ну или по крайней мере сам себя накручиваю. Потом, когда начался озноб, я порылся в маминой ванной, нашел градусник в опустевшем отделении для косметики и померил температуру. Увидев число 102 [235] 38,9 по Цельсию.
, залез обратно в постель и не покидал ее два дня.
Звонков не было. В дверь не стучали. Никто не парковался возле общей сауны и не врубал на всю громкость «Классик-бензин». Во вторую ночь, в районе двенадцати, ожил телефон, и я выполз из постели. Волочась мимо маминой спальни, я почти поверил, что вижу ее на обычном месте в углу огромной кровати, которую она когда-то делила с отцом, что она лежит без движения и дыхания, как будто улизнула из могилы, чтобы погреться.
Читать дальше