Пригибаюсь, плечо в ночной рубашке скользит по красному кирпичу стен. Они такие гладкие из-за специального покрытия, которое защищает дом от разъедающего воздуха. Даже неглубокие вдохи обжигают. Поднимаю глаза. Почти все окна темны, но несколько сияют яркими желтыми коробочками — там, в вышине, среди испарений, которые правят миром за пределами наших шлюзов и герметичных дверей.
По огромной черной пожарной лестнице поднимаюсь к шлюзу, который выведет меня к стойке портье западного крыла. Если б здесь начался пожар — и от этой мысли по лицу у меня расползается улыбка, — то куда бы эвакуировались жильцы? Да стояли бы во дворе и глядели на полыхающие корпуса, пока в масках не кончился бы воздух. В городе податься некуда, это прибежище — последнее. Больше им негде спрятаться от мглы, окутавшей мир. По ночам, когда я стою на крыше возле исполинских спутниковых тарелок, я вижу в городе все меньше и меньше огней. Как и люди, они гаснут один за другим.
Перед маленькой запасной дверью западного крыла я останавливаюсь и жду, пока не перестанет кружиться голова. Мне до того страшно, что мои кукольные ручки и игрушечные ножки начинает бить дрожь. Я говорю себе, что это проще простого, что мне предстоит самое обыкновенное дело.
Я думаю о двух маленьких мальчиках, которые приехали сюда в белом фургоне. Никогда не забуду, какие у них были испуганные лица, когда банкетчик тащил их на веревке. Их заказала госпожа Ван де Брук. Это из-за нее они попали сюда. Вот почему я теперь иду к ней.
Когда головокружение проходит, я чувствую себя немного сильнее. Набираю на стальной клавиатуре у двери код: 1, 2, 3, 4. Очень просто — чтобы Кислый Ирландец не забывал. Дверь с щелчком и шипением отпирается. Толкаю ее.
Желтый коридорный свет, запах вычищенных ковров и полированного дерева — все разом вырывается из проема, чтобы сгинуть в тумане. Пригнув голову, поскорей влезаю внутрь. Если хоть одна дверь в здании останется открытой дольше чем на пять секунд, то на посту сработает сигнализация и разбудит ночного портье.
Я моргаю, чтобы согнать со своих черных глаз-пуговок остатки наружного тумана. Коридор приобретает четкость. Он пуст. Слышно лишь, как гудят потолочные лампы в своих стеклянных колпаках. На красном ковре мои тощие ноги согреваются. Этот коридор выведет меня к дежурному посту.
С ухмылкой прокрадываюсь до конца прохода. Закрыв глаза, прислушиваюсь — не скрипит ли стул под дежурным? Но за стойкой царит тишина. Замечательно.
Встав на четвереньки, высовываю голову за угол. И улыбаюсь. Белый Обезьян откинулся на спинку стула и спит, задрав красную рожу кверху. Здоровенный фиолетовый язык, одинокий коричневый зуб — заглатывает чистый воздух, выдыхает горячее зловоние. Ему сейчас положено глядеть в мониторы. А он даже очки и ботинки снял. На столе красуются ноги в черных носках, из которых топорщатся белые волосы и желтые ногти.
Опираясь на свои кукольные ладошки и костлявые коленки, ползу мимо поста к лестнице, которая выведет меня к ней . Даже если Белый Обезьян и откроет сейчас глаза, он меня не увидит из-за высокой панели на стойке. Ему придется встать и надеть очки, чтобы разглядеть, как мои тощие косточки в ночной рубашке и раздутый череп белым пауком взбираются по ступеням.
Достигнув второго этажа, останавливаюсь у двери с номером пять. Здесь ее запах — духов и лекарств — чувствуется очень сильно. При мысли о серой птичьей головке госпожи Ван ден Брук, почивающей на пухлой шелковой подушке вот за этой деревянной дверью, мой ротик-прорезь дрожит.
Я весь день бегаю вверх и вниз по этим ступенькам, исполняя поручения жильцов — тех, с кем никогда нельзя спорить. Но вот теперь стою здесь в разношенной ночной рубашке, с украденным ключом в руке, потому что намерен утопить одну из их числа в пуховой мягкости подушки. Какая-то часть меня, и немалая, хочет сбежать по лестнице, проскочить через все здание к выходу, потом через двор к спальням, к своей уютной тепленькой койке, над которой храпит и тяжело посапывает Кислый Ирландец.
Опираясь на лодыжки, просовываю голову между коленями и зажмуриваю глаза. Это все — старый кирпичный дом, полированные деревянные двери, мраморные плинтусы, настенные зеркала и медные светильники, богачи и госпожа Ван ден Брук с ее белыми перчатками и клювом — настолько больше меня. Я зернышко, которому не ускользнуть от ее желтых зубов. До боли сжимаю ключ в своей левой кукольной ладошке.
Читать дальше