Екатерина Люмьер - Любовь и Смерть

Я всегда любил Румынию, ведь я вырос в этой туманной стране с захватывающими дух пейзажами, где верят в колдунов, вампиров и призраков. Густые леса и многочисленные озера, пики Карпатских гор и древние замки – чем не пристанище темных сил. Меня всегда радовало то, что контроль церкви здесь был куда более слаб, нежели на соседствующих территориях, но, впрочем, я никогда не верил в Бога. Я бы скорее поверил в Дьявола, нежели в Господа. Всегда считал, что зло намного честнее добра, без полутонов и недоговорок. Зло есть зло. И в нем – истина.

Как сегодня, я помню времена Чахтицкой пани, войну с турками, терпкость вина урожая 1583-го года и взгляд серо-зеленых глаз моего нареченного. Я был князем в Валахии, в то время как боярские конфликты стали набирать силу после Османского сюзеренитета, и произошло ужесточение режима. Турки полагались на Валахию и Молдавию, ведь те поставляли новые души в армию. Помнится, я ратовал за упразднение валашской армии, поскольку это приносило невероятное количество расходов, и за учреждение наемного войска. Сейчас это все кажется таким далеким. Мое правление было не на руку тем боярам, что хотели захватить власть на территории княжества, а потому они решили устроить переворот. И начали они с моей прислуги и двора. Вильгельма повесили в ночь на Мэрцишор, праздник весны и первоцветов.

Сегодня тринадцатое сентября тысяча восемьсот девяносто пятого года. Прошло уже больше трехсот лет, хотя время казалось бесконечным. Триста лет в темноте, пыли и ночи. La nuit jusqu’à la fin de temps . Не вспомнится мне, увы, имя писателя, что облек эту мысль в слова. В одну ночь ко мне пришло осознание, что, покуда моя жизнь иссякает, но в слабом сердце все еще теплится надежда, стоит покинуть стены полуразрушенного замка и посмотреть на то, как изменился мир. Моя кожа истончилась, как пергамент, приобрела оттенок известняка и запах пыли. Написав письмо одному из толковых людей в Бухаресте, я получил адрес учреждения, что занималось продажей недвижимости в Лондоне. Туманный Альбион как ни одно другое место подходил для того, чтобы прочувствовать новый мир. Чего только стоила одна индустриализация. У меня было достаточно времени, чтобы выучить не менее десятка языков, и английский, безусловно входил в их число.

Через несколько дней я ожидал гостя из Великобритании: молодого консультанта, что являлся родственником одного из именитых чиновников, который сможет помочь мне оформить бумаги в наилучшем виде, ведь он, как сказал тот самый ранее упомянутый «толковый человек» из Бухареста, « подающий надежды юноша ». Будем надеяться, что он не разочарует меня. По правде говоря, я был утомлен постоянным ожиданием чего-то смутного и неясного, потому решил встретить гостя сам. Чрезвычайная удача – туманная и облачная пелена.

Добравшись за недолгий срок до Бистрицы и узнав у хозяйки постоялого двора, что молодой человек, ожидавший дилижанс, уже устроился в своей комнате, я стал ждать.

Он был закутан в пальто и шарф, уткнувшийся в книгу и совершенно заспанный. Люди, пожалуй, очаровательны в своей простоте. Дорога из Бистрицы в Буковину, безусловно, была не быстрой. Мой замок располагался глубоко в горах за Верецким перевалом, отчего долгая, утомительная дорога казалась бесконечной, а непрекращающийся ливень только способствовал подобному ощущению. Я любил сидеть в седле и скакать на лошади, но никак не управлять медленным дилижансом, что плелся по размытым горным дорогам, как черепаха. Впрочем, я слишком давно не был за пределами замковых стен, и это было даже несколько увлекательно. Волчий вой напоминал песнь, заунывную и древнюю, не балладу, но плач. Плач по ушедшим столетиям. Я не привык к философствованию, но из-за буквально векового одиночества и не такое приходит в голову.

Волчья стая пыталась напасть на дилижанс, когда мы остановились на развилке нескольких дорог, поскольку ветер повалил дерево и пришлось вести лошадей по объездной, из-за чего мы прибыли в Буковину на несколько часов позже.

«Ваша Светлость, Информирую вас, что погода оставляет желать лучшего. Горные дороги размыты и небезопасны. Мы прибыли в Буковину, и я не преминул возможностью остаться на постоялом дворе на несколько часов, чтобы согреться и подготовиться к продолжению своего путешествия. С уважением, Уильям Холт.»

Покуда я читал письмо, стоя под дождем рядом с дилижансом, ибо юноша отдал его мне, я заметил, что пергамент, в который превратилась моя кожа за долгое пренебрежение собственным здоровьем, стала впитывать влагу не хуже обыкновенной бумаги, на которой расплывались чернила. Я следил за ним, едва ли не постоянно, без особого интереса, но ровно до того момента, как увидел его лицо.