Грег Гифьюн - Сезон крови

Мы никогда не говорили об этом, но оба в какой-то мере разочаровались друг в друге, в однообразной рутине, в которую превратилась наша жизнь, в автоматических действиях, совершаемых день ото дня. Но были в нашем существовании и удобство, безопасность и доверие, а это тоже кое-чего стоит. Привычка и постоянство пришли на смену страсти, ослабевшей через несколько лет после свадьбы, и из задыхающихся любовников мы превратились в надежных партнеров, друзей, верных и постоянных соседей по квартире, которые время от времени, как будто по глупости, занимались любовью.

– Не все могут смириться со смертью, – услышал я слова Тони. – Большинство не может. Но она касается нас всех.

Все, разумеется, правда, но я начинал думать, что у смерти были любимчики. За тридцать семь лет смерть не просто посещала меня с завидной регулярностью, она находилась рядом с самого начала, как будто с нетерпением поджидая начала кровопролития. Мой отец, каменщик, погиб в результате несчастного случая на стройке всего через несколько недель после моего рождения. В старшей школе Томми насмерть сбил невнимательный водитель. Родители Тони умерли от сердечного приступа, не дожив до шестидесяти, сначала отец, а всего год спустя – мать. Моя мать пережила несколько инсультов и вскоре умерла у меня на руках. А теперь и Бернард взял смерть под руку и переступил грань. Все это казалось таким бесцельным, таким бессмысленным , как сказал Дональд, но мне хотелось верить, что у этого хаоса была какая-то убедительная причина, какой-то план .

– Слушай, до обеда еще есть немного времени, – сказала Тони. – Может, тебе прилечь и немного отдохнуть?

Я встал, обхватил ее за талию и притянул к себе. Тони положила руки мне на плечи и улыбнулась, но я чувствовал, как напрягается ее тело. Я с радостью согласился бы с ее объяснением – что я переутомился и мой рассудок, возможно, был не совсем ясен, – но все еще не мог избавиться от страха.

– Просто у меня от всего этого неприятное чувство.

– Ты, скорее всего, беспокоишься за Дональда, – сказала она, поглаживая мою шею теплыми пальцами.

– Да, и это тоже. – Я обнял ее крепче. – Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю. – Еще раз быстро поцеловав меня, Тони отстранилась и с шуточно-строгим видом велела: – А теперь иди отдохни.

На этот раз обошлось без снов. Проспав больше часа, я проснулся на диване, хотя едва помнил, как на него ложился. После того как Тони разбудила меня, я постепенно выплыл из тьмы, как пловец медленно и плавно поднимается к поверхности мутной воды. Впервые за долгое время я пробудился как бы незаметно, без встряски, которая вырвала бы меня из сна. Все равно просыпаться, не чувствуя тепло прижатого ко мне тела Тони, было непривычно. В первые несколько секунд, еще не вполне сообразив, где нахожусь, я слепо протянул руку, пытаясь ее нащупать, но отыскал лишь пустоту и успел заметить, как Тони вернулась на кухню.

Какое-то время я лежал, вновь закрыв глаза. Тони включила проигрыватель и выбрала компакт-диск, из ближайшей колонки доносились негромкие переливы рояля. Безостановочный вой ветра и удары дождя по окну отвлекли меня от музыки, но внезапно возникший перед внутренним взором образ Бернарда – таращившееся на меня лицо, как будто приклеенное к внутренней стороне век, – заставил меня сесть. Я сделал медленный вдох, выдохнул и энергично протер глаза.

Мы поужинали за кухонным столом. Пустая болтовня изредка прерывалась случайным звяканьем столовых приборов по тарелкам и приглушенным жеванием, а весь остальной мир в это время поливал как будто бесконечный ливень. Еда была превосходной, беседа – несколько сдержанной. Мы оба не хотели продолжать прежний разговор, но, подозреваю, по разным причинам. Тони умела отстраниться от происходящего и, без сомнения, находила в этом облегчение, я же чувствовал себя слишком вовлеченным; ко мне, возможно, частично возвратилось здравомыслие, но, несмотря на все утешения и объяснения, я все еще не мог избавиться от страха. Что-то происходило или собиралось вот-вот произойти, – или, может быть, уже произошло, но что-то творилось; в этих кошмарах и неколебимом ужасе было нечто большее, чем Тони готова была принять во внимание, а я – осознать. В этом, по крайней мере, я был уверен.

После ужина Тони устроилась на диване с книгой, а я ушел в спальню с ежедневником Бернарда и фотографией, которую забрал из дома Дональда. Я сел на край постели и пролистал ежедневник, пытаясь отыскать среди неразборчивых пометок и записей что-то необычное, выделявшееся среди прочего, но не нашел ничего, что вызывало бы малейшее подозрение. Засунув фотографию внутрь, я застегнул чехол и положил ежедневник на тумбочку.