Александр Николаев - Delirium tremens

– Да, здравствуйте! – Мартыненко распахнул дверь, – А как Вы узнали, где я живу?

На пороге стоял высокий, статный, импозантный мужчина лет пятидесяти. Идеально уложенный шатен с правильными, крупными чертами лица. В блестяще, без единой складки, сидящем шелковом костюме асфальтового цвета, серой рубашке «металлик», без галстука и, безукоризненно отполированных, черных кожаных туфлях. От него ненавязчиво веяло парфюмом, аромат которого можно было описать одним словом: «Дорогой». Владимир Григорьевич невольно, на полшага отпрянул назад. «Настоящий чекист», – только и пронеслось в его голове.

– Служба такая.

– Понятно, конечно. Извините! О чем это я, – залепетал ошарашенный хозяин квартиры, что «чекист» принял за приглашение войти и с невозмутимостью австралийского крокодила проследовал мимо хозяина, на кухню.

– В комнату, в комнату проходите, – запричитал, семеня вслед, Мартыненко.

– Ничего. Мне тут удобнее, – гость оценил беглым взглядом небольшое пространство и расположился за столом, на угловом диване, – у меня дома кабинет тоже на кухне, – улыбнулся он в первый раз, – Разрешите представиться? Егор Васильевич Бельф, – он протянул хозяину служебное удостоверение, с внушающими благоговейный трепет, мечом и щитом на багровой обложке.

Мартыненко уставился в документ, но перед глазами скакало только одно слово – «полковник». Сосредоточиться не получалось:

– Бельф? – только и смог выдавить он из себя.

– Да, такая старая немецкая фамилия. Фон Бельф, если быть до конца точным, – гость старался держаться скромно, но с достоинством.

– Так Вы немец? – не понятно зачем поинтересовался Владимир Григорьевич.

– По имени Егор?! Я Вас умоляю! Вот если бы меня звали Георг, – фсбшник явно умел добиваться расположения, – Это предки мои в восемнадцатом веке были немцами, а я… Я такой же русский, как и Вы. Даже больше!.. Так на чем мы с Вами остановились?

– На чем? – Мартыненко почти по стойке «смирно» слегка перетаптывался с ноги на ногу, изредка промокая предательский пот на лбу.

– На том, что это – не телефонный разговор… Вы неважно выглядите, – неожиданно проявил сочувствие Егор Васильевич. Он смерил Мартыненко взглядом. Тому стало неуютно – «чекист» понял причину его недомогания.

– Да, извините, я попал под дождь. Пришлось, в качестве профилактики… И сейчас… – замешкался хозяин, – Разрешите?

– Конечно, конечно. Что за условности? Мы же не на допросе, – Бельф развел руки, приглашая хозяина не церемониться.

– А сами? Не желаете? – Мартыненко суетливо доставал из холодильника штоф пшеничной, маринованные боровики и копченое сало.

– Эх! Провокация, а не закуска! Да Вы эпикуреец, дорогой мой! Ну что ж, я сам такой! – с одобрительной завистью отреагировал Бельф, – Но, я на службе. Увольте! – пить с хозяином он отказался.

Владимир Григорьевич, между тем, предусмотрительно достал из настенного посудника две большие, граненые рюмки – мало ли! В одну из них, сглатывая слюну, налил по самый краешек холодной водки, отчего рюмка тут же привлекательно запотела, подцепил вилкой из банки с грибами самую аппетитную шляпку и махом, одним глотком выпил. Мгновение он блаженно жмурился, закусил грибочком, и на глазах преобразившись, готов был «сотрудничать»:

– Итак, что от меня требуется? – потирая руки, Мартыненко сел за стол напротив Бельфа.

– Принесите бумагу, перо и подробно, но коротко изложите мне суть.

– Как это «подробно, но коротко»? Я же предупреждал – я ничего писать не буду!

– Речь шла о том, что Вы отказались писать заявление, насколько я понимаю, – Егор Васильевич был убедителен, – это не заявление. Просто информация. Она нигде не всплывет. Зафиксируйте все на бумаге, чтобы Вы ничего не забыли, и я ничего не упустил. Пишите.

Сказанное было столь непреклонно, что дальше возражать Мартыненко не посмел. Он принес бумагу, ручку, на минуту задумался и начал беспорядочно, письменно излагать суть разговора с Зобиным. Длилось это мучение долго. Бельф проявлял нечеловеческую выдержку и сидел с каменным лицом. А Владимир Григорьевич не столько писал, сколько маялся, что-то причитая себе под нос, то и дело перечеркивая ранее написанное, подолгу останавливался в раздумьях, вскакивал и убегал в туалет. Наконец, он закончил:

– Вот, может немного сбивчиво, но по сути, все, – если бы мы прочитали его трактовку утренних событий, весьма удивились бы разительному отличию написанного от того, что произошло на самом деле.