Александр Николаев: Дверь в Зазеркалье. Книга 2

Когда-то давно одна девушка призналась мне, что в детстве хотела, чтобы её звали Матильда. Было для неё в этом имени что-то нездешнее, завораживающее. С тех пор прошло довольно много времени. Девушка стала взрослой и смирилась со своим настоящим именем. А вот я не забыл, как ни странно, и всё ещё иногда пишу письма той несуществующей женщине по имени Матильда.

Дорогая Матильда, я уверен, что Вы были немало удивлены, увидев на конверте мою фамилию: почему, после стольких лет молчания, я вдруг решился написать Вам? Признаться, я и сам не нахожу внятного объяснения своему поступку. Казалось, много лет назад мы всё сказали друг другу, сказали достаточно для того, чтобы расстаться навсегда. Однако незаметно прошли годы, выросли дети, изменился окружающий нас мир, мы стали иными, и я ловлю себя на том, что всё чаще вспоминаю Ваше лицо, слышу Ваш смех и вспоминаю те дни, когда мы были молоды и необыкновенно счастливы. И теперь, с высоты прожитых лет, причины, послужившие тогда поводом для расставания, кажутся мне мелкими и недостойными внимания.

Я долго не мог решиться, но, в конце концов, всё же написал это письмо. Надеюсь, Вы найдёте в себе силы прочитать его и простите мне те слова, сказанные по молодости лет сгоряча и необдуманно. Я буду рад, если это случится и сам факт ответного письма стану расценивать, как Ваше желание возобновить наши отношения, теперь уже на эпистолярном, ни к чему не обязывающем, уровне.

Надеясь на это, хочу сказать, что после нашей разлуки жизнь моя протекала без особенностей. Университет, как ни странно, практически не оставил в памяти ничего такого, что было бы достойно внимания. Да, и последующие годы не были богаты событиями, которые следовало бы считать знаковыми. Я, как и все, взрослел, двигался по служебной лестнице, решал неизбежно возникающие при этом проблемы. То есть всё, как у всех…

Однако нет в этом мире двух одинаковых судеб. Каждый из нас счастлив и несчастлив особенным, только ему присущим, образом. И, принимая это во внимание, я хочу поделиться с Вами портретами тех необычных людей, которые оставили след в моей судьбе, некоторыми происшествиями, которые могли произойти – и произошли – только со мной и ни с кем другим, мыслями, по разным причинам занимающим сейчас моё воображение. Словом, поделиться всем, благодаря чему я стал тем, кого по прошествии многих лет представляю сегодня.

Если Вы не станете возражать, я, располагая временем, попытаюсь сообщить своим письмам характер литературного повествования, даже некоторой фантазийности, для придания им живости и для того, чтобы Вы могли ярче воспроизвести в своём сознании мою жизнь на фоне нашего общего времени, которое, словно песок в часах, неотвратимо перетекает из одного сосуда в другой, из верхнего в нижний.

Мой друг, о котором речь пойдёт ниже, был, есть и навсегда останется в моей памяти, как один из тех немногих кристально честных и чистых людей, благодаря которым наш безумный мир всё ещё не постигла участь библейских Содома и Гоморры. Вот эта небольшая история, рассказанная по разным соображениям как-бы от его имени.

Глядя на мир, нельзя не удивляться!

Меня зовут Александр Синберг. Если внимательно исследовать структуру моей фамилии, то даже неискушённому человеку станет ясно, что мои далёкие предки в незапамятные времена обитали где-то в районе Синайских гор. Это и наложило отпечаток на мою внешность: карие глаза, слегка вьющиеся волосы, смуглая кожа. При среднем росте я имею довольно плотное телосложение, а от уходящей вглубь веков генетической цепочки мне достались крепкие, слегка согнутые ноги и чуть более длинные, чем хотелось бы, руки. Обладая такими особенностями, я по просьбе друзей в узкой компании охотно изображаю ту самую обезьяну, от которой, если верить Дарвину, все мы когда-то произошли. Мне трудно судить о своих артистических способностях, но говорят, что сходство просто разительное, причём оно становится тем более существенным, чем больше мы перед этим выпили. Отсюда я делаю два вывода: во-первых, алкоголь в больших количествах однозначно вреден, а, во-вторых, как ни прискорбно это осознавать, знаменитый англичанин, похоже, в чём-то был прав.