Олег Бондарь - Врата в преисподнюю

Наш отъезд даже отдаленно не походил на триумф победителей, наоборот, мы панически убегали, разбитые наголову, как физически, так и морально…

Илья решительно отказался заехать к председателю, он спешил успокоить мать. Рыжая пожелала оказать ему моральную поддержку.

— Илюша, ты мать зря не пугай. Незачем ей ломать голову над всякими загадками… Ты уж извини меня, старика, но я сказал ей, что вы с Федором и гостями в город уехали…

— Спасибо… — пробормотал Илья и хотел уже выйти с машины, когда я сообразил, что нельзя им с Рыжей в таком виде показываться на людях.

— Мы отвезем вас, — сказал я. — Думаю, ты найдешь, во что мне переодеться?

Мы пообещали Андрею Павловичу сразу же вернуться и отправились к Илье.

К счастью, мать Ильи восприняла слова председателя за чистую монету и, вместо ожидаемых упреков, нас ожидала несказанная радость матери, дождавшейся сына из долгой, но вполне оправданной, отлучки. Еще больше она обрадовалась, когда увидела, что Рыжая также вернулась.

В ее голове уже, наверное, бренчали звонкие свадебные колокольчики, и Марья Григорьевна даже не обратила внимание на наши наряды. Хотя, вполне возможно, приняла их за нормальную одежду. Откуда ей знать, как сейчас принято одеваться в городе?

Труднее всего было отказаться от обеда, но тут весомым аргументом сослужил авторитет Андрея Павловича. Так что, переодевшись в старые шмотки Ильи, у Тани сменная одежда нашлась в машине, мы через несколько минут снова оказались у дома председателя.

Хозяин хлопотал на террасе, накрывая на стол, его сынок понуро сидел рядом, о чем-то сосредоточенно размышляя. На наш приход он не отреагировал.

— Вы уж не обессудьте, что я сам готовлю. Мать так переволновалась за Федора, что слегла…

Вскоре все было готово, на столе появился знакомый графинчик с зеленоватой настойкой, только разговор не клеился.

Тогда Андрей Павлович взял инициативу в свои руки.

— Я уже пытался говорить с Федором, — сказал он. — И ничего от него добиться не смог. Думаю, столь же бесполезно расспрашивать и вас?..

Он оценивающе посмотрел на меня, затем на Татьяну. Мы хранили молчание и он продолжил:

— Можно было бы, конечно, упрекнуть вас в нежелании поделиться со старшим впечатлениями от неизвестно где проведенного времени, но… — Андрей Павлович наполнил рюмки. — Но я знаю, что вы все равно ничего не сможете мне рассказать, потому что сами ничего не знаете, или не помните. Разве я не прав?

Мы согласно кивнули головами, подтверждая правильность его умозаключения.

— Я, думаю, вы удивитесь, если я скажу, что верю вам? Во всяком случае, любой здравомыслящий человек, наверняка, удивился бы. Однако я верю вам, потому что в свое время сам пережил нечто подобное. Мне показалось, что я провалился в преисподнюю, а, когда выбрался из нее, был точно в такой же одежде, как и вы, и тоже ничего не помнил. И за то время, которое показалось мне одним мгновением, в реальном мире прошло несколько дней…

— Да, то же самое… — словно находясь в глубоком трансе тихо пробормотала Татьяна.

— Но что это может быть? — спросил я.

— Не знаю. Я долго ломал голову над таинственным происшествием и ни к какому выводу не пришел. Думаю, вам тоже не удастся. Так что, запишем происшедшее, как еще одну из тайн Монастырища. А, коли мы не в силах разрешить ее, думаю, не стоит особенно афишировать случившееся. Вам самим это пойдет на пользу. Все равно никто не поверит.

Нам не оставалось ничего иного, как согласиться с его мудрыми доводами.

В тот же вечер мы с Татьяной покинули деревню.

Рыжая пожелала остаться с Ильей. Они быстрее отошли от тягостей пережитого. Вероятно, зародившаяся любовь сумела пересилить негативные эмоции и свадебные колокольчики, звучавшие в голове Марьи Григорьевны, судя по всему, на этот раз ее не обманули.

Татьяна была не похожа на себя, выглядела болезненной, подавленной, да и я, наверное, со стороны смотрелся не лучше. Она согласилась переночевать у меня, но, в отличие от Ильи с Рыжей, даже любовь не сумела пробудить ее к жизни.

Таня все время о чем-то думала, была невнимательна, не реагировала на мои слова и почти все время молчала.

Утром, чуть свет, она уехала.

Расставание получилось сухим и скомканным, совсем не таким, каким я его представлял, хотя мне с ней вообще не хотелось расставаться. Но удержать девушку я не мог. Мне казалось, что она тяготится моим обществом, а, может, просто не могла отделаться от тяжести, давящей непосильным грузом, тайны…