Иван Калашников - История довоенного Донбасса в символах. Дом с привидениями

Очень сильно похожа на мать, говорили говорливые бабушки, всё это внешне, сугубо внешнее сходство. Через десятилетия, через какого-то Богом забытого древнего предка настиг редкий дар русоволосую красавицу, чаще – слишком сосредоточенную и увлечённую, реже – весело смеющуюся.

Русалка с умным лицом, говорил отец, и получалось, что другие соблазнительницы с рыбьим хвостом, обитательницы древних водоёмов, – дуры набитые, ни читать, ни писать не умеют.

Маша очень рано научилась и тому, и другому. Симпозиумные доктора рекомендовали искать для девочки долгоиграющее увлечение, – чтение стало тому подобным, но не могло увлекать круглосуточно. Быстрому забыванию подверглось вышивание вкупе с рисованием. Та же участь постигла другие виды рукоделия. Осторожными, робкими шагами в их квартиру пробралось чёрное, основательно потрёпанное в чьих-то ухажива-ниях пианино с вечно расстроенным фа-диезом во второй октаве. Как назло самые тяжёлые элементы благородного инструмента были сделаны из тугоплавких материалов…

– Чтоб дома сидела, двери никому не открывала и никуда не выходила!

– А если Саша… придурок этот сюда придёт?

– Никому!

Кажется, она подавилась чаем. Грозным рыком начав новый день для своей сестры, изгнанной из чужой квартиры, Макс с ненавистью погрузился в пасмурное безжалостно выстуженное утро…

Почему-то все начальники в перспективной проекции представляются всегда крепкими мускулистыми мужиками-прорабами, с выбритыми головами, мясистыми затылками и татуировкой на бицепсах. Вполне логичный портрет, сопряжённый с шлюхастой секретаршей в мини-юбке, уже без трусиков, в наглухо застёгнутых туфлях на высоком каблуке. И вот потом, когда встречаешь сутулую, плешивую особь, сопряженную с письменным столом (ничего живого и сексуального вокруг больше нет), недоумеваешь, укоряя собственное воображение: ну что же ты так?..

– Ты же знаешь, мы тебе замену готовили, – сказал Творожков.

– Знаю, – подтвердил Максим.

– На поезд опоздал?

– Пусть будет, – опоздал…

Начальство вздохнуло. Взглянуло на часы.

– Сегодня Людка за тебя всё сделает. Только – во второй половине дня… У тебя бабушка умерла?

– Нет. Не хочу ехать, и всё… Нету там ничего, выдумано всё. Как Париж у Веллера.

– Веллер так написал, потому что сам в Париж не ездил. А написано для лохов, вроде тебя.

– Я не лох, – резковато для разговора с начальством, отозвался Макс.

– Гордые какие! И в Москву не поехали, и фирму бросили!

– Я вещи пойду только соберу и уйду…

– Ничего ты тут не соберёшь, пока я не скажу, – весомо произнёс Творожков.

В офисе ничего не нужно было объяснять, потому что на столе Макса лежала записка: «Звонила Марго». Она ненавидела, когда её так называли, говорила, вернее, верещала, что чувствует на губах кислый привкус маргарина. По мнению Макса – не самый скверный вкус для певички из кабака, при отсутствии музыкального слуха. Если звонила, значит здесь все уже в курсе отступления от Москвы.

– Алло…

– Это я. Что-то случилось? – он машинально хлопал ящиками стола, соображал, что нужно забрать отсюда.

– Ничего не случилось, – узнав своего сожителя, Рита немедленно набрала в голос гнева, – вот как зачёрпывают специальным совком крупу, чтобы взвесить её и определить: хватит, отсыпать, или добавить?

– Она у нас будет жить?

– Да.

– А может, ты её в Москву с собой возьмёшь?

– А может, ты закроешь свой рот, и свалишь в свой кабак?

Не было никакого кабака. Ни Парижа, Ни Москвы, ни Риты, ни кабака, – ничего это не было. Сколько раз и Макс, и Маша, ни пытались строить свою жизнь самостоятельно и отдельно, всегда возвращались друг к другу, отрицая собственные старания. Можно поискать намёки на половое влечение, – уже банальность, человечество стало слишком взрослым, чтобы подобными штуками его можно было шокировать. Можно указать на ущербность их родительской семьи, – но ни того, ни другого, не было и в помине, оставьте свои бесполезные учебники по психологии, успокойтесь и завидуйте: у меня есть старший брат – у меня есть младшая сестра…

Сколько раз их принимали за отца и дочь! Индустриальный посёлок, подобные семьи – на каждом шагу. В очереди, у пузатой желтой бочки, за прогорклым трёхкопеечным квасом, протянута в их направлении ладонь с угольной пылью под ногтями: «Пустите без очереди папашу с малюткой!». Макс также смеялся со всей очередью, озираясь в поисках объекта насмешек. Раскаленную солнцем площадь прорезал детский крик: «Это – мой брат! А мой папа – инженер, его тут с нами нет!». Всё равно пропускали без очереди, слишком серьёзную русалку с пышным бантом на голове и её старшего брата.