Иван Калашников - История довоенного Донбасса в символах. Дом с привидениями

Несколько раз в году люди праздновали разные праздники, выходили на улицы в праздничные демонстрации. Либо сидели дома за праздничными столами. Люди дарили друг другу подарки и поздравляли друг друга, говоря разные пожелания.

Летом люди обычно где-нибудь отдыхали. Они уезжали на море или в лес, в деревню, или к родственникам, или в дома отдыха. Дети уезжали в пионерские лагеря.

В двух предыдущих абзацах начисто отсутствуют грамматические, орфографические и пунктуационные ошибки. Боже, как просто написать всё это, – без ошибок, – и как сложно сделать. Даже с ошибками, того, что было сделано для рабочих служащих, студентов и солдат, – однажды не стало, – и вот тогда появились миллионеры и наркоманы…

Максим совершенно не помнил своего раннего детства. Очевидно, всё там было радужно и прекрасно, поскольку в год своего десятилетия, словно невидимый волшебник устроил для него установку огромного зеркала, в котором действительность, окружавшая ученика четвёртого класса, отобразилась с точностью до наоборот. Мать Максима животом с двухмесячной беременностью растолкала очередь к какому-то первому секретарю, и выбила из него ордер на новую квартиру. Огромная квартира стала полем для экспериментов, но этому предшествовали гулкая четырёхкомнатная пустота: мебель из двухкомнатной квартирки растерялась в таких внушительных объёмах, и только кухонный гарнитур, более или менее ощущал себя на своём месте.

Четыре комнаты для семьи из четырех человек, – совсем неплохо для молодой матери…

– Вот, полюбуйтесь, – Анна Александровна картинным жестом распахнула обе створки платяного шкафа. Макс вспомнил, как когда-то таким же жестом она предъявляла семейную реликвию, – норковую шубу, доставшуюся ей в наследство. Собственно, и теперь Анна Александровна демонстрировала ту же шубу, только с немаленькой прожженной дырой, сделанной в том самом месте, где у носительниц шуб обычно расположена задница. Задница была также не маленькой, – и как раз совпадал форматом со свежепрожжённой дырой.

– Может она спичками как-то? Или свечой? – продолжала Анна Александровна. – Пылесосила тут, дверцы случайно приоткрыла, чую, – дымит…

– Вы пылесосили в два часа ночи? – искренне удивился Максим.

Гневно сверкнув глазами («Какое это теперь имеет значение?!»), Анна Александрова хлопнула дверцей, вызвав весёлый пепельный вихрь.

– Вечером пылесосила, дверцы починить давно надо, времени нету, и некому…

Похабная квартирка, как сказал бы гражданин Полиграф Полиграфович. Похабная и отчасти бестолковая: в своё время, в шестнадцатиэтажном доме планировали расположить по одной квартире на этаж, когда поняли всю неуклюжесть сей затеи, раскроили на несколько частей, самым что ни на есть варварским образом. Спальня (родительская) через узкий холл сопрягалась с другой комнатой (детской)…

– Вы двери на ночь не закрываете? То есть, двери спальни? – спросил Максим.

– Нет. У нас тепло, топят хорошо, – недоумённо ответила Анна Александровна.

Зевая, едва ли не ежеминутно, Макс пустым взглядом осматривал дом, где не нашлось места для его младшей сестры, где каждый предмет был приготовлен для её расправы, нуждался в срочном огненном уничтожении.

Макс понимал, как всё это происходило.

Он понимал, зачем Маша всё это делала.

Он только не знал, как это можно остановить…

– Она встала поздно ночью, не зажигая света…

– У нас всегда в коридоре горит светильник, – перебила его Анна Александровна. Макс рассеянно кивнул.

– Значит, видела, что шкаф раскрыт. Я же говорил вам: нельзя оставлять раскрытыми двери – и шкафа, и комнат, и ванной, и тумбочек…

– Это мой дом, – тоном боярыни Морозовой заявила Анна Александровна. – Где хочу – там и раскрываю…

– Вас никто не принуждал пускать Машку.

– А кто её пустит? Кто? Одна-одинёшенька, некому плечо подставить, некому приютить, обогреть.

– Она не одна на белом свете, – довольно резко произнёс Максим.

– Ну да, как же, братец-проходимец, ни копейки за душой, – с нервным смешком отозвалась хозяйка похабной жилплощади.

– Где она сейчас? – спросил Макс, глядя в ослеплённое зимней ночью окно.

– Не знаю. Саша за ней поехал. На машине…

Марка и цвет автомобиля названы не были, должно быть потому, что Максиму всё это было давно известно.

Не шнуруя туфель, он выскочил на пустынную и сумрачную лестничную площадку. В ожидании лифта возился с пальто, вспоминая какую-то забытую деталь, как всегда забываешь в общении с неинтересным собеседником. Возвращаясь к двери, за которой притаилась испорченная пирокинезом шуба, он едва не упал, наступив на шнурок. Анна Александровна, казалось, выглядела ещё хуже, постаревшей и измотанной. В душе Макса проснулось что-то похожее на жалость, он даже намеревался выдумать какую-нибудь другую причину (зажигалка на каминной полке, книга на журнальном столике в гостиной, расчёска в прихожей перед зеркалом), но, отбросив всё, что было похожее на жалость, он сказал: