Иван Калашников - История довоенного Донбасса в символах. Дом с привидениями

Маша нахмурилась.

– Где?

– Там, в общаге, – Макс кивнул за спину.

– Не-ет.

– У неё стёкол в очках нет, понты сплошные, – он вскинул руку, взгляну на часы. – Мне на работу пора. Придумаешь чего-нибудь – звякни…

– Подожди, – сказала Маша каким-то сонным голосом, рассеянно смахнув снежинку с длинных ресниц…

…Сумеешь выскользнуть из прожорливой пасти прошлого, – полдела, считай сделано. В таких случаях большущая глупость, лишать себя объектов, которые о пасти той напоминают. Казалось бы, всё налажено, изъяты все элементы позорного прошлого, а вот выскакивает, соответствуя лучшим традициями дешевой драматургии, в самый неподходящий момент, какая-нибудь миленькая безделушка, например, сувенирная матрёшка, и всё старания насмарку, хоть плачь.

Центральные районы больших городов чреваты подобными сюрпризами, подобными пыльной белой суфлерской будке, откуда прямым ходом можно попасть на ярко освещённую сцену, прямо в оглушительный шквал зрительских аплодисментов. Поклон. Ещё поклон. Цветы от девочки в нарядном платьице. Всё, можно уползать обратно в будку…

– Я тебя здесь подожду, – сказал Максим. Сестра кивнула, согласившись машинально. На верхней ступеньке крыльца переговорного пункта, спохватилась, взмахнула руками, едва не выпустив свою зимнюю гордость – муфту.

– Продрог совсем, пошли внутрь, там тепло!

Замотав головой, Макс отвернулся от многочисленных зеркальных дверей, отразивших и его, и Машку, и центральную улицу большого города, довольно оживленную, несмотря на мороз…

Не было ничего хорошего в междугородном, международном, недавно, между прочим, отремонтированном переговорном пункте. Брат и сестра приходили сюда для разговоров с матерью, напоминавшей о себе из неизвестности. Маша, ещё не излечившаяся от любви к родителям, таскала сюда Макса с большим энтузиазмом, как будто была уверена, в том, что однажды, одна из полусотни кабинок откроется, и изнутри выйдет и мама, и папа, и все атрибуты праздника под названием «полноценная, крепкая семья». Праздник так и не вернулся. Однако переговорного пункта Максим избегал совсем по другим причинам…

Озлобленный и циничный, ему было двадцать четыре или немногим более, когда начал получать официальные напоминания о том, что у него есть младшая сестра, и он ответственен за неё, даже не в какой-то степени, а целиком и полностью, по случаю полной дезактивации родителей. Междугородные телефонные сигналы не считались. Это походило на игру в шпионов на кухне коммунальной квартиры. Обычной почтой прихо-дил бланк, тяжёлый, уверенный текст, схожий с инструкцией, приложенной к сложному псевдонаучному устройству, которое чья-то светлая голова решила внедрить в обывательскую среду. Макс подписывал эти бланки, почти не считается, так профессиональный врач выписывает рецепты, без осмотра пациента. Потом голос младшей сестры щебетал в телефонной трубке: «Я уже вернулась!». Откуда – Макс не забивал свою голову подобными вопросами. Потому что был озлоблен и циничен, и свои собственные проблемы казались ему куда важнее возвращений сестры из лап грозного Бюро Аномальный Явлений.

А потом Маша потащила его на переговорный пункт. С поразительной ловкостью и умением обращалась она с телефонными аппаратами (тоновый или цифровой набор – ага-а, глобальная проблема, мой единственный, старший брат). Макс не сомневался в том, что Маша сумеет дозвониться куда ей нужно, даже если в то место ещё не успели проложить проводов. В тот злополучный день, нашедший себе место в пасти прошлого, ей самой было тяжело, она записала последовательность набора на обрывке афиши сообщавшей о выступлении Софии Ротару.

Для семнадцатилетнего ребёнка телефонный автомат приходится громоздким, мрачным ящиком, на кнопку «нажимать после ответа» Маша могла давить и локтем. Надавив, передала трубу из своего плеча Максу. «Я не могу приехать», – сказал Евгении Фёдорович. «Куда?» – тупо спросил старший брат Максим, также тупо наблюдая краем глаза, как его сестра легко и медленно покинула будку, перетерпевшую немало человеческих секретов.

Четырнадцатилетняя девочка Маша не имела права знать все секреты о самой себе. Перед порогом совершеннолетия от мальчиков и девочек скрывают миллионы секретов. Всегда есть обходные пути, но также существуют и железные двери, отрицающие одно только представление о нарушении запрета.

В тот день Максим возненавидел Киселёва. Примерно треть жизни, сказал тот. Примерно. Доктор вымышленных наук, трижды проклятый Евгений Фёдорович сказал: «Примерно». Около того. Почти. Говорил не о себе, не о своих детях, не о своей семье, поэтому у него получилось сказать с небрежной легкостью: «Примерно». Таким видел его Макс не зная, чего стоил Киселеву тот телефонный звонок, но зная, чего он будет стоить Маше. Господь всегда слишком уверен в своих поступках. Он благодетельствует с неожиданной стороны, и также неожиданно отнимает своё. Всё, что он мог отнять у маленькой Маши – это часть её маленькой жизни, как плату за умение время от времени поджигать различные вещи. Вполне равноценная сделка, – если учесть несовершеннолетие одной из сторон на тот момент, когда договор вступил в силу…