Маргарита Пальшина - Поколение бесконечности

«Ненавижу мать и лгу на каждом шагу», – прочла она в моем дневнике. Губы задрожали, пальцы побелели. Отшвырнула дневник и повалилась на диван, будто ей кто подножку подставил. Я в дверях комнаты стояла, все видела.

Сейчас обняла бы ее и сказала: «Мама, не плачь! Во всем виноват мой неразборчивый почерк! Это не буква „м“ и не „мать“. Только те, кто не любит родителей, говорит о них „мать“, „отец“, отстраненно. Я же всегда говорила „мама“, „папа“, или в шутку: „предки“, „черепа“, „шнурки“… – и мы вместе смеялись. В дневнике написано: „ненавижу лгать“ . Ну вот же, видишь, точно такие „г“ галками ниже в словах „говно“ и „гаснет“. Как ты могла прочитать плохое?»

И мы бы никогда не поссорились так страшно.

Но я была не той, что сейчас. Визжала на всю комнату, что нечестно читать чужие дневники, нужно просто быть рядом. А после до рассвета собирала мозаику, пытаясь понять, что же произошло между нами, прочувствовать силу отчаяния. Точно язык отнялся, и среди множества бесполезных слов, как в коробке с мозаикой, затерялся единственный нужный квадратик со словом «прости».

Потом я ей все объяснила, но потом значит «слишком поздно». Что-то треснуло между нами в ту ночь, из отношений исчезли тепло и откровенность. Что-то важное, что уже не склеить, было утрачено.

Может, поэтому и продолжаю вести дневник: надо же хоть кому-то довериться, даже если этот кто-то – ты сама.

****

Звонок в дверь. Длинная трель и сразу короткая. Марат.

С порога:

– Ну что, напишешь, как договаривались?

– А деньги принес?

Потоптался на коврике, извлек из-за пазухи блестящую коробочку.

– Вот.

Открыла.

– А почему тени розовые тронуты? У мамы скоммуниздил?

Впрочем, из всего набора косметики пригодятся только квадратики с черными и фиолетовыми тенями и пудра – белая. Лучше б деньги принес, придурок, купила бы в секонд-хенде кожаную кепку под Клауса Майне.

– Да ты офигела! Набор – прямо из дьюти фри. Где ты в нашей дыре такое достанешь?

– Ладно, сдую, щеточкой почищу. Проходи.

Уселся на диване в моей комнате. Бегло осмотрел рок-н-ролльные плакаты и уставился на сиськи Сабрины. Специально для них повесила. Пока мечтают, могу спокойно сосредоточиться – и написать. А финский «Rolling Stone» не дам ему листать, святое.

Помню, мама частенько штукатурилась перед моим трюмо: комната на солнечную сторону, а трюмо папа сделал из верстака и самого большого зеркала, которое тогда удалось достать в магазинах. Удобнее не придумаешь. Стену напротив окна я и украсила плакатами. Мама увидела искаженные экстазом рожи вопящих на концерте рокеров в зеркале за спиной – чуть припадок с ней не случился от страха. Больше не приходит. Красится в ванной, там тоже свет ничего, яркий.

Хотя рок-н-ролл в семье у всех в крови. И свадьбу в студенческом общежитии они играли не под Мендельсона, а под популярную рок-композицию конца семидесятых, о которой все думали, что она о любви, а на самом деле – о тяжкой жизни индейцев в резервации. Но об этом мои родители узнали через много лет счастливой супружеской жизни. Это мы сейчас об Америке мечтаем, а они в школе учили немецкий.

«Close your eyes and I’ll try to get in… ’cos I was born to touch your feelings…» – засунула кассету «Scorpions» в магнитофон – они всегда меня вдохновляли.

Еще летом отправила в городскую газету стихи:

Красиво же? А они не напечатали. Даже не позвонили.

И теперь пишу для одноклассников и дружков из моего квартала розовые записочки вроде: «Ты мне сегодня приснилась…» или «Я вижу, как твои руки обнимают меня…»

Пацаны их переписывают – с ошибками, своим почерком, чтобы никто уж точно ни о чем не догадался, и суют в карманы пальто в школьном гардеробе или в почтовые ящики всяким прыщавым, но грудастым девкам.

А для крутых, вроде Марата, сочиняю коронные фразы – что нужно сказать, чтобы дали прямо в подъезде. Он их наизусть заучивает. У кого из властителей дум, интересно, власти больше: у драматургов или у писателей? Не важно, все они, из школьной программы, умирали в нищете и забвении, а я процветаю. Потому что талант изначально был мерой золота. Это потом его закопали в землю и превратили в недоказуемый миф. Говорят, в знании – сила. Я считаю: свобода. Всякий волен выбирать, на что употребить свой талант, если он есть.