Юля Ламичева - Похититель тел

– Симпатичный городишко, – сказал Тёма. – Встаёшь этак рано утром и на пляж…

– Про пляж молчи, – отозвалась заметно помрачневшая за последние полчаса Мора. – Я там всё лето мороженым торговала, до сих пор трясёт: толпы жирных уродов, дети орут, а с меня и дома детей хватает!

– Чьих? – испугался Тёма.

– Ясно, не моих, сестриных. Отсюда все валят. В Севастополь, в Киев, кто покруче – в Москву или Питер. Севастополь тоже дыра, Микель вот в Италию свалил, он тату-художник, мне татушки забивал на халяву, я ему моделью была, он меня фоткал для портфолио, ещё и по фестивалям катал.

Тёма опустил глаза на ужасного Ганешу, чьё пузо просвечивало из-под кружева комбинации. Впрочем, на руках у Моры ещё и не такое было, Тёма решил не разглядывать и не расстраиваться, всё равно какое-то время придётся оставаться ходячей рекламой творчества Микеля, чтоб ему в Италии макаронами подавиться.

– Я два раза валивала, – продолжала Мора. – Первый раз вернули с ментами, как несовершеннолетнюю, второй полгода в Питере тусила, но бабки кончились. Ничего, к зиме насовсем свалю, лучше в сортире утопиться, чем тут застрять, как Машка! Машка – моя сестра, у неё муж вроде тебя. Если подумать, ты бы здесь прижился.

Улицы стали шире, фонари попадались всё реже, зато стали появляться машины, ели ползущие, подбитые и извиняющиеся за свою неуместность там, где изначально планировались тачки, максимум – ослы, впряжённые в небольшие повозки. В садах зрели мандарины, старики играли в домино под виноградными лозами, пахло жареным мясом, на террасах пили вино, провожая закат болтовнёй. Мужичок гнал стадо пёстрых коз с демоническими глазами. Несмотря на позднее время, всюду играли дети (Тёма забыл, когда видел их без конвоя взрослых).

– И прижился бы, – вздохнул Тёма. – Тебя-то что не утраивает? Зимой тепло, а не чёрная дрянь по восемь месяцев в году, снег с дождём, дождь со снегом. Море рядом…

– Далось тебе это море, – скривилась Мора. – не въезжаешь: здесь же ничего, ничегошеньки, ноль целых, ноль десятых. Ничего не происходит!

– Можно подумать, в Москве происходит.

– Это ты засел у мамы под юбкой, как грибок, а у нормальных людей в больших городах происходит жизнь! Зимой, дорогой, тут дождищи, ветрище и дубак гаже, чем в Антарктиде. Море – картинка на продажу, для туриков. Здесь летом все сдают сараи, фотографируют туриков с кроликами да шашлык жарят, а зимой курят бамбук и живут тем, что стрясли у туриков за сезон. Других занятий нету. Одни тут прикатили строить домик у моря, из Тюмени, так уже в ноябре взвыли и укатили назад. Только мой уникальный папочка завис, а ведь если б его вовремя показали психиатру, я могла бы родиться в Питере! У нас жизнь только летом, потом все разъезжаются по своим Киевам и Москвам, а я сижу здесь. Зато у моря. Ещё раз направо, теперь до упора и в гору. Осторожней, камни, зараза, сыпучие, колени мне не разбей.

Кое-как вскарабкавшись по почти вертикальному проулку вдоль виноградника, Тёма застыл с открытым ртом.

– Ты тут живёшь?!

– Угу. Папочка выбирал самый древний сарай на районе, он разбирается, как же, главный городской архитектор, то есть был до инсульта. Триста лет назад тут стоял здоровенный хлев, в плане ферма, у папочки даже фотография висит, правда, не трёхсотлетняя, а конца позапрошлого века. С тех пор ничего не изменилось, папа только жёлтый флигель под мастерскую пристроил.

– Офигеть! – восхитился Тёма.

Нахохлившийся под черепичной крышей дом смотрел на Тёму из-за ограды, способной выдержать напор примитивной артиллерии. Выходившие на улицу окна удачно совпадали размерами с дулом кремниевого ружья, хотя, судя по толщине стен и особенностям кладки, во времена постройки этого дома в моде были луки или, что вероятней, вилы и лопаты. Окна второго этажа, достаточно крупные, чтобы из категории бойниц перейти в категорию окон, к тому же украшенные яркими голубыми ставенками, смотрели на горы и небо – левое чёрное, слепое, правое уютно подмигивало кошачьим оранжевым глазом. Под горой болтала сама с собой река, к ней вели ступени, вытесанные до изобретения лопат, при помощи каменного топора. В сумерках можно было различить уходящие вниз террасы с виноградными навесами и гранатовыми деревьями. Чёрно-синими свечками сторожили вход в лес пихты. Из переделанного в гараж реликтового хлева смущённо выглядывал малиновый нос автомобиля, подозревавшего, что на его месте куда уместнее смотрелась бы свинья.