Эпоха Век - Бабы дуры

– Нет, не засвербило, – Павловна состроила ехидную мину, – моя девственность – палка о двух концах и концы эти неравнозначны. Помнишь, в деревне меня окрестили «невестой дъявола», может, и есть он, это дъявол и я его половинка?

Павловна закашлялась, но из баллончика брызгать не стала, отпила глоток вина.

– Не познала я радостей энтого дела, фу, как по телевизору увижу все эти мерзости, противно становиться, слюняво.

На щеках Павловны вспыхнул румянец, Таисия гадала, от вина или от смущения зарделись щёки непорочной старухи?

– Вводишь ты меня в смущение своими глупыми вопросами, Таисия, – Павловна сама ответила на немой вопрос своей слушательницы, – сама не знаю, жалуюсь я тебе или хвастаюсь, но такая песня моей жизни, припев не выкинешь. Последнее время подумываю так, может, когда предстану перед светлые очи господа, скостит он мне наказание за мои грехи в награду за моё девичество? Как думаешь? Вот и вся история.

– А как же Миша, Полина? Про их судьбы вы не рассказали.

– А что, Полина молодец, Миша всегда был сыт, обут, одет, она мою фотографию на комоде держала, всегда ему показывала, моё день рождение они отмечали. Так что, когда я освободилась, они меня встретили и мальчонка сразу меня признал.

– А когда родилась та, биологическая мать Михаила?

– Девятнадцатого января, в самую стужу.

– А вы?

– Тринадцатого мая, так я и промаялась всю свою жизнь.

– А как вы начали жить после освобождения?

– Как и говорила уже, Полина встретила меня, всё моё добро сохранила, я первое время как зверь в зоопарке себя чувствовала, казалось, что по улице иду, а мне вслед пальцем тыкают, зечкой обзывают. Это сейчас молодёжь полгода в предвариловке отсидит и на каждом углу себя в грудь бьёт, что сидел. В то время этот факт биографии скрывали, как могли. Так вот, Аванесович, не до конца подлецом оказался, отблагодарил меня за то, что я его с собой в тюрьму не потащила, купил мне вот эту квартирку, тогда она кооперативной называлась. Такие хоромы только недавно опять строить начали, раньше всё клетушками-хрущёвками народ баловали. У меня же балкон, как терраса, я его уже потом утеплила, цветы там выРащивала, канареек завела, пели они, заслушаешься, выйду, сяду в кресло-качалку и кайфую. Но отдыхать мне долго сам Аванесович не дал, на овощную базу пристроил, деньги не большие, но свобода полная, перетёр, с кем надо, меня потихоньку в заведующие перевели, а там, сама понимаешь, доход другой.

– И вы не испугались снова махинациями заниматься?

– Э, милая, я-то уже учёная вышла, не хапала много, по чуть-чуть, а это всегда прикрыть можно. И время другое пришло, Горбачев дерьмо-кратию развёл. Полинке он тоже квартиру сделал, в соседнем подъезде, они так и якшались до самой его смерти, от инфаркта помер, в стрессе ведь всю жизнь прожил. Полина хоть и немолода была, а красоту не утратила, после него ещё с несколькими, мужичками дело имела, от каждого кое-чего и поимела. Детей у ней бог отобрал.

– В смысле?

– В том смысле, что скреблась больше, чем по здоровью могла, абортов дюжину переделала, вот врачи в очередной раз ей то место, где дети заводятся, и оттяпали. Так она моего Мишку за сына и считала, пока я на зоне была, она его окрестила в церкви, крёстной матерью стала.

– Слушайте, а Полине вы рассказали о появлении в вашей жизни Миши?

– Нет, даже ей не рассказала, – категорично мотнула головой Павловна, – даже тогда, когда перед её смертью возле неё сидела.

– Полина умерла? Давно?

– Давно уже. Квартиру свою Мишке по дарственной отписала.

– Так ваш сын живёт в соседнем подъезде? – удивилась Таисия.

– Нет, не живёт, квартира на нём числиться, а сам отстроил себе коттедж в три этажа, ходит по нему один, самого себя в своих хоромах ищет, – с давней горечью в голосе сказала Павловна, – ни жены, ни детей. Тюрьма ещё с малолетки его дом родной, правда, уже как пять лет освободился, пока держится.

Таисия отметила про себя, Миша – ещё та тёмная лошадка, но спро-сить, за что и сколько отсидел Михаил, не решилась, вспомнила правило о любопытстве. Павловна сама начала рассказывать, хотя было видно, что эта часть воспоминаний о жизни ей даётся ещё с большим трудом.

– Он с малолетства свободу почувствовал, его больше к блатным тянуло, чем к нормальным людям. Вот и загремел сразу. Нет, ты не думай, он – не убийца, он – вор, рецидивист, уже не одна ходка за спиной. А лет так несколько назад, короновали его, статус «вор в законе», что президент на воле.