Олег Крюков: Приключения кирасира Стрешнева

По нему Стрешнев и пошёл, иногда останавливаясь и подзывая боевого друга ведомым им обоим свистом.

Между тем подморозило. Степан Петрович стал быстро остывать после горячки боя. Он натянул треуголку на самые уши, сунул подмышки руки в перчатках из телячьей кожи, и подумал, что сейчас, должно быть со стороны выглядит как француз, спешащий к переправе через Березину. Сам два года назад на таких насмотрелся!

Усадьба появилась внезапно. Занесённая снегом аллея, в конце которой освещаемый полной луной белоснежный особняк с колоннами. И именно к нему вели следы Серого!

Промёрзший до костей штаб-ротмистр приободрился, и направил свои плохо слушающиеся стопы к дому. Он даже стал вполголоса напевать «Прелестную Катрин».

– А ну стой, нехристь!

Из-за дерева вышел мужик в тулупе, наставив на Стрешнева уланский мушкетон [17] Ружьё с расширяющимся на конце дулом, чтобы стрелять дробью. .

– Какой же я тебе нехристь, дядя? – отвечал Степан Петрович. – Ты что, своих не узнаёшь.

– Свои в лесу по ночам не ходют, – резонно заметил мужик, не спуская с кирасира настороженного взгляда.

– А барин у тебя, дядя, имеется?

– А как же без барина-то? Без барина нам никак нельзя. Токма у нас барин помер давно.

– Вот как? И давно вы, болезные осиротели?

– Скажешь тоже, осиротели! И ничего мы не осиротели! Потому как барыня у нас есть.

– Ну, давай, веди меня к своей барыне!

– Ишь, чего захотел! В такую-то пору почивать госпожа наша изволит.

И то верно, на дворе-то ночь-полночь! Стрешнев как-то за своими авантюрами и забыл об этом.

– Так что же, дядя, так и будешь меня на морозе держать?

– А ты точно, не хранцуз?

– Да какой же я тебе француз? На, смотри!

Степан Петрович плохо слушавшейся рукой достал из-за пазухи нательный крестик.

Мужик впился в него дальнозоркими глазами.

– Точно, наш, православный! Ну, пошли, чего сопли-то морозить!

Он повёл офицера во флигель, стоявший в глубине заснеженного сада.

– Ты уж, ваше блаародь не серчай! Спасу тут не было от шаромыжников [18] Так русские крестьяне в 1812 году прозвали деморализованных, отступающих из России французов. По первым двум словам, с которыми те обращались «cher ami» – дорогой друг. , прости Господи! Не поотвыкли исчо.

– А тебя как зовут-то, дядя?

– Тихоном кличут.

– А скажи-ка Тихон, к вам конь не забегал? Рослый такой, голштинской породы.

– Много тута всякой твари Божьей ходит, – уклончиво отвечал Тихон. – Вот, давеча к барыне инок на полудохлой кляче притащился.

– Давеча, это когда? – насторожился Стрешнев.

– Аккурат, барыня ко сну отходить собирались. А тут он. Грит, по срочному делу.

– Так может барыня ваша и не спит ещё? Я-то тоже по срочному.

– Да уж с час как окна погасли. А Марфуша монашка энтого в гостевую отвела. Сам видал.

Он открыл перед гостем дверь.

– Милости просим. Да ты не переживай, ваше блаародь! Сейчас збитня горячего отведаешь, поспишь. А с утра Марфуша барыне доложит. Барыня у нас рано встаёт.

Вскоре Степан Петрович сидел у жарко натопленной печи и пил обжигающий пряный напиток. Тихон рассказывал ему о том, какое богатое у них имение, какая барыня радетельная хозяйка, но вскоре заснул на лавке, укрывшись своим тулупом, оглашая комнату заливистым храпом.

Штаб-ротмистр спать не собирался. Человек, похитивший бумаги был совсем рядом.

Он извлёк из кармана родительский брегет. Механизм показывал второй час ночи. Глянул на спящего Тихона, не притворяется ли? Похоже, тот действительно спал. Мерно вздымалось и опускалось тело под тулупом, рука безвольно свесилась с края лавки.

Степан Петрович неслышно поднялся, надел сюртук, сунул за пояс Милотту, а палаш подмышку. Дверь предательски скрипнула, Тихон тут же приподнялся на своём ложе.

– Ты куда, ваше блаародь?

– На двор я, – отвечал кирасир, пряча за спиной палаш. – Ты спи!

– А-а-а. Как выйдешь налево, да вдоль орешника держись. Тама нужник.

Отогревшийся штаб-ротмистр вышел, с удовольствием вдохнув морозный воздух. Ах, до чего прекрасна русская зимняя ночь! На небе россыпи звёзд, и Стрешнев стал искать Вифлеемскую. Снег под луной искрится. Всё дышит первозданной чистотой.

Но хватит лирики! У него два важных дела. Первое не составило для кирасира труда, нужник он нашёл быстро. Пора приниматься за второе.

Окна барской усадьбы были темны, как глаза молодой лезгинки. Кирасир отступил на три шага и оглядел особняк. Такие строили лет шестьдесят тому, во времена матушки Елизаветы [19] Елизавета Петровна – российская императрица (1741–1762). .