Влада Ладная - Хозяйка

А не я ли сам себе всё нашёптываю, сам себя завораживаю?..

Глаза у неё были, как ирисы. Синие с золотым. Глаза-цветы, но – волчьи. Я в зоопарке такие видел. Совершенно осмысленные, но смотрят на тебя, как на кусок мяса.

Глаза мерцали, как болотные огни. Болотная нимфа…

Я с ней заговорил с ухваткой откровенного съёмщика, подыскивающего одноразовый перепихон.

Слепящий плащ напряжения, пышным облаком окутывающий её, вдохновенно и полноправно реющий в пространстве, стремительно и смертоносно взвился в гневе, как капюшон у кобры, но тут же опал, когда она настороженно, пожалуй, даже с застенчивостью существа, стесняющегося своей исключительности, чуть ли не с робостью разглядывала меня.

Меня не оставляло ощущенье, что она выслеживает меня из глубины себя, как охотник из засады.

Она втянула в себя это напряжение, спрятала, как прячет когти мурлыкающий хищник, старающийся точнее прицелиться в горло жертве.

И когда я пролаял ей про чашку кофе у меня дома – ну, бес попутал, право слово! – знаете, что она мне ответила? Эта побирушка облезлая, которая и чистых простынь-то никогда, поди, не видела?

Со всей высокомерностью божества, которому я недостоин поклоняться:

– Мне это – не угодно!

Я следил за этой женщиной. Я вынюхивал её след. Я подстерегал её тень. Я таился в подворотнях, простенках, углублениях и нишах. Так подбираются к врагу.

Это она была добычей? Кто знает, идёт ли охотник за дичью – или дичь ведёт охотника на привязи, с которой невозможно сорваться.

Это я её не выпускал? – Она меня освободить не хотела.

Я влёкся за ней, дрожа от азарта, через весь город.

Он слагал пластины крыш, как крылья дельтаплана каменного века. Дольмен, на котором летают.

Город был, как воронка взрыва. След вселенской катастрофы, превращённый в волчью яму.

Дорога шла через сплетение полыни и колючей проволоки, мимо сточных канав, вонючих отстойников, ржавых шлагбаумов и заброшенных узкоколеек.

Упразднённая сторожевая вышка при недействующей пожарной части. С серьгой в ухе – обрезком рельса, в который били тревогу. С обрубком отпиленной под корень лестницы в вышине.

Все заводы и фабрики стояли. Все контрольно-пропускные пункты обезлюдели. Все механизмы вышли из строя.

В одном месте только из-за забора доносился визг циркулярки да перед воротами с корявыми звёздами скулила шелудивая собака. Провода оборваны упавшим деревом. За повалившейся оградой – изношенные тренировочные штаны с дырявыми носками на верёвке.

Посреди пустыря – железнодорожная платформа без названия, из ниоткуда в никуда.

Свалки, как неолитические стоянки.

Озеро, окружённое сушняком, высокими чёрными пнями сгнивших берёз, словно обломками искрошенных клыков. В резиновом каноэ удит рыбу дикарь в каскетке. Замусоренный луг.

Начало июля. Это был первый жаркий день после долгих дождей. Я вдохнул поглубже.

Ржавое железо, подсыхающие сорняки, деревянные, пропитанные мазутом шпалы, ручей, набитый мусором и кувшинками, облака мышиного горошка, репьёв, пижмы, буйного шиповника, львиного зева, крапивы, молочая – всё это вошло в мои лёгкие, взорвалось в них.

Пахло всё: камень, мусор, мох – всё жило, всё дышало, нет – всё задыхалось от любви. От отчаянья одиночества, от вопленного желания. Всё томилось, звало, терзалось – всё вместе со мной разрывалось на части от жажды жизни.

Женщина впереди, которая до сих пор внимания на меня не обращала, хотя видела, знала, чуяла мою неотступность, – вздохнула, вздрогнула, приникла к дереву, скользнула почти сквозь него, выступила из тени. Глаза в глаза встретила меня с грозным бесстрастием.

Дальше – темнота.

…Я лежал на тротуаре. Во рту сухо. Рубашка испачкана. Руки-ноги не шевелятся. Вокруг – визгливый рынок. На меня никто не обращал внимания. Толпа плавно обтекала. Подумаешь, ещё один пьянчуга.

И как я сюда попал?

Последнее, что помню – роща чахлая – и…

И кто я такой?

У меня не было имени. Не было биографии. Не было знаний, кропотливо нажитых в школе и университете. Не было памяти. Всё, что осталось – мой пол и моя жизнь.

Жизнь – сладкий её сок на губах и терпкий запах моего тела, пота.

Я весь округлый, как капля. Без острых углов. И я теку, теку в вечность.

Что происходит?

Происходит солнце. И деревья случаются. И земля подо мной подрагивает, как переполненное молоком гигантское вымя. И хочется припасть к её соскам и пить, пить.