Евгения Сергиенко - Изнанка

– Послушайте, у вас нет ни стола, ни стульев, ни кровати. Не работает свет. Нигде я не вижу хотя бы одной чашки или тарелки. Как вы живёте здесь? Что едите, где спите?

Искоса глянув на меня, сосед осматривает свою комнату так, словно видит её впервые.

– А что! – он вдруг вскрикивает так резко, что я вздрагиваю. – Человек не имеет права спать на полу и есть руками!

– Имеет, конечно, имеет, – пытаюсь говорить спокойно, но руки предательски подрагивают.

Зря я спросила. Неужели не понятно, что в таком месте могут жить только те, кто совсем отчаялся или те, у кого проблемы с головой.

– А это носите? – достаю ещё пару тряпок непонятного назначения, чтобы поскорее перевести разговор обратно на сдержанные тона.

Всё тряпьё влажное и источает отвратительный запах. Видимо, потому что окна в квартире постоянно открыты настежь.

– И это нет, – говорит сосед уже обычным тоном.

Скомкав, бросаю три серых комка к двери. Присев рядом, сосед тоже начинает выуживать из кучи старое рваньё, некогда служившее одеждой.

За час работы куча у двери вырастает до пояса, а нужные вещи сосед бережно складывает в стопку у одной из стен.

В комнате так холодно, что пальцы быстро перестают слушаться, и я начинаю дрожать.

Поднявшись на ноги, несколько раз подпрыгиваю и растираю руки.

Сосед тем временем пытается засунуть старые тряпки у двери в большой пакет.

– Иди, надень что-нибудь, тебе ещё плинтуса чистить, раз уж взялась, – говорит он. – А потом вот это утащи к мусорным бакам.

Это и правда хорошая мысль.

Бросив перебирать кучу, я выскакиваю из ледяной комнаты.

Поднявшись домой, натягиваю тёплый свитер, надеваю перчатки. Потом снова спускаюсь вниз, беру огромный пакет, стоящий у дверей соседа, и тащу его к выходу. Этот хлам намного тяжелее, чем я думала.

Вытащив его на крыльцо, останавливаюсь, чтобы отдышаться.

Ну и погода… Настоящая мерзость.

Эта мысль появляется каждый раз, когда я выхожу на улицу.

Поёжившись, стаскиваю пакет с крыльца и иду к мусорным бакам. Но тут замечаю на бордюре, совсем рядом со мной, что-то небольшое и белое.

Присмотревшись, от неожиданности останавливаюсь посреди двора.

Хлеб.

Булка белого хлеба лежит на боку, в заводской полиэтиленовой упаковке.

Обычный хлеб.

Похоже, что кто-то шёл домой и выронил хлеб из сумки с продуктами.

Голод тут же даёт о себе знать и скручивает желудок.

Глотая слюну, я смотрю на эту красивую белую булку и не могу сдвинуться с места. Я хочу есть. Очень сильно хочу!

Отпустив пакет, делаю шаг в сторону находки и оглядываюсь по сторонам. Ещё шаг и ещё раз оглядываюсь. Никого нет. Хлеб ничей и меня, кажется, никто не видит. Быстро подхожу, поднимаю булку, зажимаю её подмышкой и, схватив пакет, почти бегом тащу его к мусорке у торца дома.

Докатилась. Подбираю еду. Всё, это край, хуже просто не может быть.

Стараясь не выронить хлеб, ногой подталкиваю пакет к бакам.

– Эй! Ты что, мой обед хочешь украсть?

Вздрогнув, оглядываюсь и вижу взявшегося из ниоткуда бомжа, сидящего на бордюре. На вид ему лет сорок пять. Он одет в не по размеру огромную куртку, растянутую вязаную шапку, засаленные брюки и кроссовки.

Медленно затягиваясь сигаретой, бомж пристально смотрит на меня.

– Я… я…

– Положи, где взяла, – резко говорит он и показывает пальцем на бордюр рядом с собой.

– Я думала, он ничей, – бубню под нос, шагая обратно к крыльцу.

Желудок снова сжимается, напоминая о голоде.

– Что ты там шепчешь? – потушив сигарету о землю, бомж наблюдает за мной.

– Ничего, – кладу булку на бордюр и собираюсь уйти.

– Да ладно, чё ты обиделась. Я же не зверь такой, могу и поделиться, у меня много еды. Ворую в супермаркете.

Обернувшись, я встречаюсь взглядом с бомжом. Грубая кожа и отросшая щетина делают его лицо суровым. Но вот глаза… Удивительно ясные и чистые. Кажется, что он видит меня насквозь.

– А ты почему не воруешь? – спрашивает он.

– Не умею, – я пытаюсь понять, почему всё ещё стою здесь и почему вообще отвечаю на его вопрос.

– А что не работаешь тогда?

– Уволили, – говорю, не отводя глаз. Что за странный разговор?..

Немного наклонив голову, он ещё пристальней изучает меня.

– А родители что, совсем не помогают? Ты же вон какая молоденькая.

Теперь я стою молча, а бездомный всё не унимается.

– Значит, нет у тебя родителей, правильно? Ведь нету, да?

Я коротко киваю, соображая, что могло его так заинтересовать во мне.