Тим Каррэн - Мертвое море

Изо всех сил.

Потому что это их последний шанс.

Поэтом они гребли в зловонном тумане, пробирались через кладбище кораблей, прорывались сквозь водоросли, напоминающие непролазные джунгли, скользили вокруг остовов мертвых судов, пока не оказались в каналах, отмеченных на карте Гринберга. И только потом началась настоящая работа. Они решительно налегли на весла, устремив лодку в призрачные пустоши Внешнего Моря.

И где-то впереди, в пресловутое Море Завес, словно пасть, готовая захлопнуться, их ждал «Ланцет».

И он становился все ближе и ближе.

Одну минуту был туман, обволакивающий и густой. Нечто курящееся, кипящее и размножающееся в невообразимом жутком ритме. Нечто горячее, тлеющее, порожденное в сернистых глубинах из клубящегося дыма, испарений и токсичных облаков. Нечто, выгорающее от собственного жара, давления и смертоносного радиоактивного дыхания.

А в следующую… В следующую минуту твои глаза уже смотрели сквозь пелену октябрьской мглы, сквозь ее волокна, нити и ворсинки. И от увиденного твое нутро заполнялось жаром такой силы, что внутренности, казалось, вот-вот расплавятся и вытекут сквозь поры.

Увидев это, сидящие в лодке перестали грести.

Затаили дыхание, утратили дар речи.

Ибо это не они нашли «Ланцет»… это он нашел их.

Джордж отдыхал. Он просто сидел и курил, нутром чувствуя этот свет в конце туннеля. Он даже не поднимал голову. Даже не обращал внимания, что скопления водорослей, ставшие гуще и многочисленней, часто сбивались в кучи и образовывали большие, шевелящиеся желто-зеленые рифы. Он не замечал все это, поскольку иначе ему пришлось бы смотреть на туман, а у него на это просто уже не было сил. Находясь все эти дни в клаустрофобных объятиях тумана, чем дольше Джордж смотрел на него, тем сильнее тот давил на него. Забирался в нос и глаза, забивал поры и загрязнял легкие. Вызывал головокружение, удушье, заставлял чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег.

Поэтому он не поднял голову, когда «Ланцет» возник перед ними, словно «Летучий Голландец», словно зачумленный корабль с кипящим, смертоносным грузом в брюхе. Он понял, что они добрались до его, потому что почувствовал . Почувствовал, как тот наступает на них, тянет к ним свои костлявые пальцы. Почувствовал, как приближающуюся грозу или канзасский торнадо. Было нечто, вроде внезапного перепада в атмосферном давлении, какая-то перемена в воздухе, вибрация в тумане. Какая-то сгущающаяся и рассеивающаяся бурлящая порча. Ощущение, будто время сжалось, взорвалось вовнутрь. Все казалось наэлектризованным, насыщенным и тяжелым, словно мир накрыло черной волной вибрирующей материи.

Потом он посмотрел вверх и увидел.

Большая, длинная пятимачтовая шхуна, некогда высокая и гордая, а теперь просто мертвая. Корабль смерти. Корабль-труп. Некий растрепанный ветрами левиафан, задушенный канатами и коврами зеленых зловонных водорослей. Да, он умер здесь. Бился, сопротивлялся, метался и, наконец, умер. Гигантский морской ящер, накрытый покровом собственного первобытного дыхания. Плоть была обглодана с костей. Шкура изъедена червями и изжевана склизкими тварями, и теперь тлела, окутанная саваном морских водорослей и инородного грибка. И теперь он величественно возвышался, гигантское окаменелое ископаемое, лабиринт из бесплотных арок и паучьих снастей, скелетов мачт и выбеленных костей перекладин. Существо из теней и клубящихся испарений.

Корабль-призрак.

— Вот, вот он, — прохрипел Менхаус, словно полоща горло толченым стеклом.

Все закивали, ибо почувствовали его, этот великий корабль, пахнущий смертью, безумием и тьмой. Но все это они чувствовали лишь мысленно. Ибо в ноздри им ударил мерзкий смрад сырой земли и склизких костей, гниющих в канавах. Запах, от которого пересыхает во рту, от которого выворачивает наизнанку.

Джордж чувствовал это. Как будто он только что проглотил что-то испорченное, и желудок отказывался это принять. Таким был страх, который внушал этот старый корабль. Он заполнял твое нутро тошнотворными волнами, одним своим видом способен был вызвать рвоту.

Джордж видел это на лицах у всех — обреченность, принятие рокового конца. Такое выражение вы выдели на старых фотографиях людей, прижавшихся к ограждениям Маутхаузена или Биркенау… глубокое осознание ужаса и принятие его.

— Хочется… хочется убраться от него подальше, и как можно быстрее, верно? — произнес Кушинг.